До меня дозвонилась жена, говорит, что у меня депрессия, и просит не заниматься ерундой. Интересно, почему раньше ее это не интересовало.

Понятно, что это эксперимент и что мы можем и не долететь. Понятно, что всем расскажут о героизме решившихся, понятно, что им нужны публичные люди. Подать пример. Успокоить. Показать, что выход есть.

Я могу умереть в невесомости, и мое тело даже не закопают в землю. Но тут останется мой дом. Неужели правда останется? Если он подарит умиротворение хотя бы одному человеку, это все оправдает.

Господи, мне так страшно.

Я не хочу уходить отсюда. Я хочу навсегда закопаться в эту кровать, в эти книги, в эти мысли. Я хочу изучать эту жизнь и не жить свою. Я не знаю, как мне жить свою.

Я совершенно точно схожу с ума, но мне это нравится.

Как принято говорить во всех этих фильмах про апокалипсис? «Это моя последняя запись, что будет дальше, не знаю…» И прочая пошлость. То, что раньше я считала пошлостью. Пока сама не дожила до апокалипсиса.

И, что же, вот я – тут. Чего я хочу? Не улетать, остаться здесь навсегда с моей кошкой и, наверное, все-таки чтобы случилась та наша неслучившаяся любовь. Вот и все, что нужно человеку. А чем я занималась всю жизнь?

Жизнь была прекрасная, сложная и насыщенная, и столько всего в ней переменилось, но вот – финал (я чувствую, что финал), и мне ничего не нужно, кроме того, чтобы прожить ее еще чуть-чуть. Пропасть тут, затеряться; пусть даже одной. Одиночество сопровождало меня всю дорогу, теперь (и всегда) оно было моим постоянным и единственным любовником. Что ж, это – честно и красиво.

Я бессильна перед своим желанием жить; я бы хотела этого не чувствовать, но я чувствую только это. Это меня злит; я хочу быть равнодушной и безучастной, но я никогда не была такой. Почему я не могу быть такой хотя бы сейчас? Почему я просто не могу быть?

За свою жизнь я снял двадцать четыре фильма: хроники, бесконечный монтаж, озвучки. Я считал себя профессионалом, но – первая экспедиция, и я раскис. Я не представляю, как может быть в других домах, что я почувствую там, справлюсь ли с этим. Цельные, сосредоточенные жизни – я много читал о них, но была ли моя такой?

Интересно, что бы она мне сказала, если бы мы встретились в реальности.

Мужчина лежит на кровати. В дверь звонят. Мужчина продолжает лежать. В дверь продолжают звонить. Мужчина встает и подходит к двери. Мужчина задает вопрос: «Кто там?» Ему что-то невнятно отвечают. Мужчина открывает дверь и видит другого мужчину, в костюме. Да, даже здесь люди носят костюмы не потому, что они им нравятся, а потому, что зачем-то надо носить костюм.

Происходит диалог, в ходе которого первого мужчину просят съехать. Он слишком долго занимает государственную собственность, это становится неприличным. Мужчина говорит, что это необходимо ему для работы. У мужчины просят подтверждение. Он обещает выслать документы по почте.

Только вдуматься – двадцать четыре фильма. Да, большинство – документалки. Да – есть проходные. Да – проходных большинство, но все же? Это большая жизнь. Бестолковая, но большая.

И если так подумать – зачем жалеть себя? Обычный кризис обычного человека. Да, я обычный человек. И что я могу? Дожить остаток дней здесь и сбежать. Пожить обычным неизвестным человеком. Сделать что-нибудь глупое; впрочем, я уже это делаю. Оставить что-то на память? Сценарий прожитых тут дней? Но как описать внутреннюю жизнь человека? Никак.

Мужчина катается по полу квартиры. Он разбегается и скользит по паркету. Ему очень, очень весело. Везде открыты окна, и кажется, что зелень деревьев врывается в квартиру. Продолжает шелестеть ветер, все так же ухают голуби. Мужчина катается по полу и смеется. Он не стал запрашивать никакие документы, он вообще решил не делать ничего из того, что должен. Он просто катается по полу и смеется, а за окном – начало весны.