Оглядев работу, он обнаружил новую напасть: листы разного происхождения (те, что с дырочками, и те, что без дырочек), оказывается, были еще и разного формата. Таким образом, приложения с комментариями предательски выглядывали из-под основного текста, преждевременно намекая на свое существование. Рука сама потянулась к ножницам. Он аккуратно принялся отрезать лишние края. Руки дрожали от похмелья, волнения и спешки. Получилось, в общем, не так худо, как он ожидал, не считая того, что ножницы кое-где залезли в текст.

Он полюбовался творением рук своих. С искромсанными краями, с листами, сбившимися веером и болтающимися на ленточке в дыре с трехкопеечную монету, его диплом походил больше на вилок капусты. «Вот ваше лицо, гражданин Тараканов, – подумал он. – Ничего общего с лицом коллеги Мухрышкина».

Решив, что дальнейшие украшательства излишни, он схватил диплом и выбежал из библиотеки. И столкнулся в дверях с Костей Доилкиным.

Костик был дворник и его сосед по дворницкой квартире. Война с ленточками и дырочками вконец измотала Вадика, и он с облегчением взял таймаут, чтобы выслушать взволнованный Костин рассказ о вчерашнем происшествии в их доме.

Оказалось, прошедшей ночью вся дворничья колония была поднята на ноги страшным грохотом и нечеловеческими криками, которых еще не знал даже этот видавший виды дом. Однако милицию вызвали не дворники, а жильцы из дома напротив. Того самого, мемориальные доски которого напыщенно оповещали всех прохожих, что всевозможные шишки и бонзы жили, живы и еще долго будут жить в этом номенклатурном заповеднике. Скромное веселье простых дворников, донесшееся через улицу, видимо, вызвало там приступ классовой ненависти. Примчавшийся наряд милиции арестовал обе парочки в таракановской квартире, а старший группы пообещал «разогнать этот гадюшник вместе со всеми говночистами» и заодно дать по шапке начальнику ДЭЗа. Настоящий фурор среди публики вызвало появление одного из арестованных с перекошенной от лиловой опухоли физиономией – его и признали зачинщиком безобразий… Тот еще кричал на весь подъезд: «Я тут ни при чем, ни при чем!»

«Как же, ни при чем, – злорадно подумал Вадик. – А кто на лекциях всегда нашептывал ей на ушко… небось, всякие гадости».

Из всего рассказанного Вадик извлек две вещи: что, во-первых, Моталкин не попал сегодня в МИД на собеседование, а во-вторых, что ему, Вадику, не следует встречаться с начальником ДЭЗа больше никогда в жизни…

Оставалось еще одно важное дело. У знакомой девчонки он попросил духи и ментоловые таблетки. – Есть еще мятная резинка, – ответила она.

Он вылил на голову полфлакона духов и запихал в рот пригоршню таблеток и жевательных резинок. Потом приложил ко рту ладонь лодочкой, выдохнул и тут же втянул носом. Вроде не пахнет. Так, может, слабый запашок. Надо дышать в сторону. Был час ровно, когда он прибежал на кафедру. В последний момент вспомнил, что не пронумеровал страницы, но было поздно.

Оловянный его не узнал.

– Что это? – недоуменно уставился он на протянутый ему «капустный кочан». Потом скривился: – Ах, это вы… Ваша защита снята. Где вы были целый час?

Вадик принялся объяснять, но сзади зашикали: какая-то девица у стола начала свою защиту. Председатель комиссии громко попросила удалиться посторонних.

Он растерянно вышел за дверь и похолодел: по коридору торпедой летела Мура Аполлоновна Свирипеева, размахивая сумочкой и цветами. Настроение у нее было праздничное и приподнятое.

– Ну, как наши дела? – радостно окликнула она его.

– Посмотрите только, чего они там отчебучивают, – сварливо ответил Вадик. – Просто бардак какой-то!..