К моменту возвращения группы связь пропала совсем. Мы с Валерием стояли на дороге и оживленно спорили. По всему выходило, что нам надо собираться и ехать искать пропавших по приблизительной нитке маршрута. С жаром жестикулируя, решали, когда выдвигаться и что брать с собой.

Там нас и засняли вернувшиеся на день раньше остальных Андрей Громов и Ренат Шафиков.

Фотографию эту я храню до сих пор. На обороте Ренат каллиграфически вывел: «Валера и Костя спорят о времени выхода на поиски нашей группы».

Стоянка на «блюдце» была тягостной. Корона безымянных пиков, окружавших плато, скрывала от нас солнце. Днем мы часто наблюдали, как под аккомпанемент грома скатываются вниз лавины в шлейфе белых брызг.

Мороз крепчал: на нашем термометре ртуть ушла за отметку минус сорок.

Попытка Чижика и Тунгуса «запрыгнуть» на вершину в хорошую погоду не увенчалась успехом. Мы вынужденно сидели на одном месте и ждали окна.

Каждое действие стало превращаться в ритуал. Через день стояния биваком на плато уже никто не обращал внимания на мороз. Было очень холодно, но воспринимался этот холод как данность. Палаток на биваке стояло три штуки – шафиковская сверхлегкая из мембранного материала, Тунгусова классическая и моя летняя, купленная в Киргизии.

В палатке у Тунгуса спал Чижик, у Шафика гнездился Валерон, а я гордо кочумал один в летней полусфере с двумя тамбурами. Утро начиналось у нас с того, что просыпался Чижик и будил всех остальных. Я лично просыпался от жуткого холода, долго ворочался и наконец решительным движением расстегивал молнию спальной системы, выпуская остатки тепла в нутро палатки. Потом требовалось аккуратно одеться, чтобы не получить под слой одежды дозу конденсата, который подстерегал жертву, до поры находясь на внутренней секции палатки. Фонарик перед сном я перевешивал с головы на запястье. Если, не дай бог, случится страшное – осадки свалят наши палатки или сойдет лавина, со светом шансов побороться за жизнь немного больше. Однако спать с фонарем на голове было не здорово – утром болели волосы. Я тщательно проверял несколько раз, переложил ли я фонарик во внутренний карман флиски. Фонарь на биваке должен быть всегда с собой.

Обычно утренний подъем сопровождался дикими криками. Так каждый из участников ободрял себя и товарищей. Застегнув молнию и скатав «биви-бэг», я тщательно застегивал отсек своей палатки и тамбур. Умывались мы снегом, зубы утром прополаскивали жидким освежающим средством, а более основательно – щеткой – чистили перед сном. В качестве разминки я лепил из снега стенку вокруг своей палатки каждое утро. Потом искал место, где снег почище, и скатывал большой снежный ком – добавлять в джетбойл, чтобы получить потом кипяток для приготовления еды и чая. С комом в руках шел к палатке Тунгуса, где в тамбуре готовили еду, и приваливался туда. Готовка еды на морозе занимала много времени. Обычно кочегарили сразу три джетбойла, держа их в руках, – один держит, второй добавляет в джеты снег. Примерно через час нужное количество воды закипало, и в автоклав заливали воду из двух джетов, а в один джетбойл кидали заварку. Автоклав стоял на полу палатки, питаясь от мультитопливной горелки. С ним работал, как правило, Дима Чижик. В середине дня мы брали Валеркин штурмовой ранец (клапан от экспедиционного рюкзака с удобными плечевыми лямками) и валили на рекогносцировку.

Темнело на плато рано. Вечером алгоритм готовки повторялся, и начинался алхимический процесс разведения этанола водой. Перед тем как залечь спать, я долго отряхивал шапку и куртку, потом снимал в тамбуре гетры и ботинки, отряхивал обувь и бережно клал себе в ноги. Потом разворачивал американский армейский «бивибэг» и садился в недра холодного спальника, стягивал штаны, потом, наконец, пуховку, раскладывая ее на груди. Аккуратно застегивал спальную систему изнутри и натягивал пуховик на лицо. Подушкой мне служил гермомешок с запасной одеждой. Задача была простая – уснуть, пока алхимическая субстанция, находящаяся в крови, давала ощущение эйфории. Тогда сон был легок и тело отдыхало.