Старик пододвинул мне еду:

– Ешь.

На плите заурчал чайник. Хайдар пошелестел в сенцах травяными пучками и заварил сбор. По комнате пополз ягодный аромат летнего вечера.

– Пойду курей накормлю, – сказал он и налил в кружку напиток.

Я остался в одиночестве. Встал, прошелся по комнате и, не удержавшись, заглянул в спальню.

Там стояла кровать, покрытая лоскутным покрывалом. А на стене висел портрет. Женщина в национальной башкирской одежде. И молодая копия Хайдара: мужчина с высокими скулами, тонкими усами и жестким взглядом восточных глаз. И да, у женщины по краю головного убора было видно крошечное монисто. Это была та, которую я сегодня так случайно нарисовал. Я загляделся на портрет и не заметил возвращения хозяина. Удивительно, как большие люди умеют тихо подкрадываться. Мне стало неловко за любопытство, но старик будто не заметил моего смущения.

– Мать умерла от горя, – сказал он.

– Это как? – спросил я.

– Отца расстреляли, и она не пережила этого. Женщина не должна плакать от горя. Только от счастья.

Меня женские слезы раздражали, но чтобы трогали? Нет. Такого не помню. Да и плакали ли мои женщины? Скорее истерили.

Хайдар долго смотрел на портрет, а потом его взгляд скользнул в угол рамки. Там виднелось маленькое фото юной девушки.

– А это кто?

Но он отвернулся и сказал:

– Ложись на топчане. Поздно уже.

Утром я проснулся один. Долго сидел на крыльце с удивительно легкой головой. Мысли не уходили дальше окружающих меня предметов. Рука сама потянулась за карандашом.

Вскоре пришел Хайдар. Принес из курятника свежих яиц и пожарил их на чугунной сковороде. Я больше ничего не спрашивал. После завтрака старик еще какое-то время потоптался по двору, и я сделал несколько набросков: как он метет двор широкими тяжелыми взмахами. Как прилаживает штакетину. Как сыплет в птичью кормушку крошки.

Прошли пара часов, и я решил выйти в деревню, чтобы купить продуктов. Объедать старика, который вел почти натуральное хозяйство, было неловко.

– Я пойду в магазин. Вам что-нибудь купить?

Он посмотрел на меня почти удивленно и махнул рукой. А потом сказал:

– Купи халвы.

Возле единственного магазина было неожиданно людно. Судя по громкой речи и возбужденным жестам, жители были чем-то обеспокоены. Но когда они увидели меня, то разом смолкли. В идиотской шляпе (которую я использовал как кошелек) и кислотной куртке я действительно походил на фрика. Что и прочитал в брезгливом выражении лица толстой женщины, похожей на печку из советской сказки. Здесь же был вчерашний знакомец Димас, и у меня внутри потеплело – не обманул. Я вежливо поздоровался и прошел внутрь магазина. Общество двинулось за мной. И верно: неизвестно, чего ожидать от подобного маргинала. Настороженность росла, пока я заказывал продукты. Тогда, чтобы хоть немного расположить их к себе, я громко сказал:

– Халвы еще дайте. Хайдар Булатович просил.

На лицах жителей отразилось недоумение: мелкий старичок в костюме затряс бородкой. Бабулька в цветастом платке охнула, а кряжистый мужик в камуфляжной куртке выдавил сквозь зубы:

– Так это ты нашего Харона похитил?

Димка громко заржал, пока я соображал, что ответить.

– Почему похитил? Я у него дома живу. – И совсем не к месту добавил: – Хайдар Булатович согласился мне позировать. Я художник.

Общество снова переглянулось. И в этот момент к магазину подошел миловидный пухлый парнишка. За его спиной торчал собранный спиннинг, мимолетно напоминающий колчан со стрелами, что добавляло ему сходства с купидоном, несмотря на возраст. Старожилы переключились на парнишку, и тетка-печка нарочито ласково произнесла: