– Я работаю! Чего вам еще надо?

А тут – ведро мусорное вынес, печку сам растопил… Переглянулись родители: взрослеет сын-то.

А Колька съел тарелку щей, пирога умял середку и с набитым ртом пробасил:

– Скоро дров привезу. Сам пилил, ничего дровишки.

– Вот, батько, тебе и хлопотать не надо, – подхватила мать, разливая чай по кружкам. – Добытчик вырос.

– С работы дрова-то? – спросил отец серьезно.

– Ну.

– А почем встанут?

– Семь с полтиной машина. Я две выписал. Чего, думаю, мелочиться…

– Это так, – поддакнул отец. – Мелочиться не надо…

На другой день с утра работал Колька на эстакаде – меряльщиком вместо заболевшей Анюты. Не получалось сперва, не успевал, покрикивали на него мужики. Но потом приноровился – рейка в руках стала летать как живая. Настроение еще со вчерашнего дня хорошее было, а тут еще больше поднялось. Получается, черт его дери, всё получается!

Захотелось ему на свою поленницу еще разок глянуть. Эстакада-то внизу, у реки, из-за берега ничего не видать. Дождался Колька, когда сели мужики перекурить, выбежал на пригорок.

Вон она стоит, родимая, белым фасадом светит, вон как раз к ней какая-то машина подъезжает… стоп!

Вылезают из машины люди, начинают вокруг Колькиной поленницы ходить, а потом… потом этак по-хозяйски закидывают чурбачки в кузов. Вот так ни хрена себе!

Не успел ничего и подумать Колька Дерюгин, а уж ноги сами понесли его вперед. Часто стукало сердце, рыжая грязь летела из-под кирзовых сапог, а в голове билось: «Неужели Леха разрешил? Неужели Леха?»

Подскочил к машине и с лету заорал:

– Вам кто разрешил эту поленницу грузить? Кто разрешил?

Переглянулись двое незнакомых работяг, посмотрели на взъерошенного парнишку, молча на кабину показали. Вылез из кабины дядька в хорошем плаще, при шляпе, сказал вежливо:

– А в чем дело, паренек? Мне мастер разрешил.

– Мастер? – задохнулся Колька. – Счас! Ничего без меня не трогать!

И побежал к конторке.

Мелкий дождик моросил, капли текли по Колькиному лицу, но ничего не замечал парнишка. Всё в нем билось от обиды и несправедливости. Как же так, а?

На счастье, Леха в конторке оказался. Хлопнул дверью Колька, бросил с порога:

– Ты, что ли, им разрешил мою поленницу-то взять?

Поднял мастер голову от бумаг, посмотрел на него, помедлил секунду. Потом встал из-за стола, подошел поближе, руку на плечо Кольке положил. И сказал весело:

– Да ты себе еще напилишь, едрена корень! Эка беда! Вон его, швырка-то, сила необоримая валяется. Неужто не напилишь?

Заглянул Кольке в глаза, еще немного помолчал и сказал доверительно, как равному:

– Мыльников, заведующий гаражом, своим старикам помочь хочет. Просил, чтобы получше были дровишки. Надо уважить человека. А ты себе еще напилишь! Раз такое дело, чего уж… Пила в твоих руках. Орудуй. Где и березку встретишь – пили, черт с ней. Ну, договорились? Давай, дуй!

Что-то такое сделалось с Колькой – ничего не сумел он больше сказать. Слова застряли где-то в горле и наружу никак не шли – хоть ты тут лопни от натуги. Постоял, покивал и вышел из конторки.

На крыльце еще постоял, подумал – не вернуться ли? Но раздумал. Поглядел издалека на свою поленницу – мужички споро забрасывали в кузов остатки. И пошагал через мокрое поле на эстакаду. Дождь всё накрапывал. Колька сначала шел, а потом побежал – на эстакаде его ждали.

А через три дня на участке опять случился конфуз. На перекуре Колька вдруг объявил, что сейчас представит кой-кого. Причем сам объявил, без просьб и уговоров.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовались работяги.

Взбежал Колька на бугорок, кепку на самые глаза надвинул, руки за спину заложил. Лицо сделал хозяйственное, брови в линию свел. Долго вертел шеей туда-сюда, будто кого-то высматривал. Потом обрадованно дрогнул задом, руками, как мельница, замахал и благим матом заорал: