Пророки древние видели как бы части Слова – что называется «видения», или «зрения», тоже до конца невыразимые, но в волевом направлении понятные: «Было Слово Господне ко мне». Не о таком ли «слове без слов» или таинственной «музыке» пишут и поэты? Что если, пусть в очень малой степени, но так видят Слово и животные? Встаёт перед ними оно в образах и направляет их, дает понимание лучше всякого дробленого на звуки слова человеческого, которое животные, действительно, может, воспринимают, как заученный сигнал. В последние столетия механицизма их сильно опростили, вплоть до убогого утверждения, что животные – машины. А в их молчании, в поведении столько таинственного, будто они и вправду видят или, как говорили еще в народе, придавая этому мистический смысл: знают слово.

ВЕСТОВОЙ

Куда гоню, зачем гоню,

Шальная голова?

О том поведала коню

Свистящая листва.

Дорога – в пыль, деревья – в ряд!

Зачем гоню, куда?

О том пропел ему снаряд

Высокий, как звезда.

Летим, воспетые молвой,

Из пламени в огонь…

Я – вестовой, ты – вестовой,

Мы вестовые, конь!

Мы вестовые, друг, – а весть,

Которую несем,

Проста, как жизни нашей песнь,

Как песнь – Бог весть о чем.

Слова кричат: патронов нет!

Но это внешний след.

Какую весть несет пакет

Во мглу грядущих лет?

О том, что шел кровавый бой

Средь хаоса и тьмы?

А может быть, о нас с тобой –

О том, что были мы?

Кто знает смысл, конечный смысл,

Грядущий вести смысл?

Ответ найдет потомка мысль.

Ну а пока – стремись!

Лети, мой конь, во тьму судьбы

И ставь на всем скаку

Лихие оттиски копыт

В истории строку.

Это стихотворение сочинилось у меня в конце 70-х годов прошлого века – и оно, конечно, ученическое, подражательное. Какие там снаряды, какое пламя!.. я тогда протирал штаны на студенческой скамье, поглядывал на девушек да зубрил «историю КПСС»…

Однако, перечитывая сейчас эти скачущие строчки, с радостью вижу, что уже тогда пытался мыслить в стихах. Вскочить на Пегаса просто так и мчаться неведомо куда мне, совершенно очевидно, не хотелось: я воображал себя гонцом, нарочным, несущим куда-то, кому-то некое известие. Но – куда? кому? какое?

Поэтически размышляя об этом, я выходил на очень серьезную тему – о глубинном значении любой человеческой жизни, о многозначности ее вклада в людскую историю, о неисчерпываемости современностью той «вести», которую каждая прожитая жизнь несет в будущее. Я догадывался, что такие послания только кажутся простыми, а на самом деле они – «Бог весть о чем», оценить их конечный смысл по достоинству смогут только потомки. Вот так у меня и получалось, что каждый из нас – это мчащийся вперед вестовой, не знающий содержания своего пакета…

Но развить тему я тогда не сумел, не задал логически возникающий, казалось бы, вопрос: а всё земное человечество? Какую «весть» несет оно во Вселенную, о чем оно говорит ей самим фактом своего бытия в ней?

Не задал, не дерзнул. В свои двадцать три года я еще не умел додумывать мысль до конца.

ОЧЕРЕДЬ ЗА ВОДКОЙ

Гомер завершил описание кораблей,

Рублев задумал «Троицу»,

Ян Гус сгорел на костре.

Всё это произошло,

пока ты стоял в очереди.

Ох, уж эта мне борьба за трезвость!

Но ничего –

сейчас ты отыграешься!

Сейчас ты тоже сотворишь

нечто –

с узким лбом,

выдающейся нижней челюстью

и ладонью,

созданной для рукоятки ножа.

Сорокаградусная кровь

не даст твоему созданию

усидеть на месте.

Вперед, вперед!

Кто-то должен оттенять великих.

«Борьба за трезвость», начатая новым кремлевским хозяином в середине 80-х годов и тут же подвергнутая в моем отечестве всеобщему осмеянию, вызывала у меня, при всех глупостях, допущенных во времена ее осуществления, скорее положительное отношение: с повальным отечественным пьянством нужно было что-то делать. По крайней мере, осознали сие и на «самом верху», и это уже хорошо, – думал я.