На полях таких размышлений и родилось стихотворение, адресованное балтам. Летом того же года оно было опубликовано в ярославской прессе, а осенью – в Нью-Йорке, в газете «Русский голос».
ШУТЫ-СКОМОРОХИ
Доедаем последние крохи,
Скоро по миру с торбой пойдем…
Пойте громче, шуты-скоморохи,
Отпевайте родительский дом!
Вам, шутам, спокон веку едино,
В чьем дому изгаляться душой, –
Ведь кусок со стола господина
Обеспечен вам самый большой.
Советская империя рушилась, от ее западного края отваливался кусок за куском. Но большинство населения великой державы не воспринимало этот процесс как трагедию – цветной наркоз советского телевизора, давно уже захваченного антигосударственной мразью, купировал боль, не давал ей распространиться на весь организм великой страны. На имперской сцене голосили всё те же шуты-скоморохи – пугачевы-леонтьевы-вайкуле-пресняковы-маликовы-шатуновы, с экрана на телезрителя летела всё та же пошлятина, сочиняемая резниками всех мастей.
Ни одного крика боли не вырвалось накануне краха Советского Союза из глубин этой позорной безнациональной «тусовки», озабоченной лишь сохранением своего места под солнцем. Разве только Игорь Тальков, интуитивно идя к истине, смог возвыситься до понимания подлинных причин происходящего – и в лучшем своем творении, песне «Россия», возвысить свой голос до обличения всех новоявленных иуд. И вскоре был убит ими.
Смотря на шутов, кривлявшихся в лучах телевизионных софитов, я испытывал чувство глубочайшей ненависти к эстрадному кодлу, загадившему мозги нескольким поколениям моих соотечественников. Эта эмоция главенствует и в стихотворении, сочиненном в конце 1990 года и через несколько месяцев опубликованном в Ярославле.
ХОЛОКОСТ
Кричит и плачет прах чужого кладбища,
Где тени павших бродят в темноте.
Ты внемлешь крику… Что же не восплачешь ты
О миллионах братьев во Христе?
Весь прошлый век из мрака мироздания
На них угрюмо рушилась беда.
А кто оплачет крестные страдания?
Об этом ты не думал никогда.
В познанье шел удобными путями ты
И обошел чудовищный погост…
Вернись назад! Не к мщению, но к памяти
Взывает христианский Холокост.
Представление о том, что еврейская этническая трагедия времен Второй мировой войны является главной среди бедствий народов России в ХХ столетии, навязывается российской общественной мысли уже более полувека. К счастью, из этих попыток пока ничего не получается. И не только потому, что независимые мыслители за эти же десятилетия чуть ли не на пальцах объяснили читающей публике, что за этими попытками скрывается просто очередной гешефт Агасфера.
Дело в том, что манера выставлять напоказ, выпячивать свои страдания – ментально чужда русскому народу; а нас, русских, в России пока еще, слава Богу, больше ста миллионов. Даже когда кто-то из наших рвет на себе рубаху, рассказывая, что он в какой-то драке или катастрофе пострадал больше других, мы брезгливо отворачиваемся. А уж если это делает кто-то чужой, да еще если пытается что-то на этом выгадать для себя…
Да, это горе, мы согласны. Но это ваше горе, ваша боль, ваше кладбище. А у нас и своего горя через край. Русские гекатомбы еще не осмыслены, на государственном уровне не признаны, а палачи, осудившие десятки миллионов моих сородичей на заклание, еще не названы поименно, не прокляты всенародно.
Даже если, не дай Бог, к власти в России однажды вновь придут духовные наследники этих палачей – и введут закон об уголовной ответственности за неверие в холокост, русский народ не станет относиться к этой проблеме иначе. Получится ровно наоборот: на месте сегодняшних равнодушия и брезгливости явится открытая ненависть.