На ступени у входа, где по случаю ремонта стояли заляпанные дощатые козлы, выскочил сухопарый коротышка в обтягивающей тесной одежде, резко не походящей на то, что носил Лёша. Быстрым взглядом с первой попытки угодил в Алексея и выставил палец, спрашивая: ты?

Лёша кивнул и потянулся к дверце пассажира, чтобы приоткрыть.

Высоким ботинком из крокодиловой кожи коротышка, брезгливо мигнув щекой, ступил на затоптанный коврик, уселся. Машинально закрывая за собой, глазами нацелился в глаза Алексея и смотрел не мигая, как смотрят боксеры перед боем.

Неожиданная тяжесть этого взгляда заставила Лёшу потерять из виду, что собеседник щупл и невелик ростом. Оставаясь на месте, атакующие глаза словно бы приближались, прокалывая зрачки Алёши, и он, Алёша, желая не спасовать, но и не имея охоты бодаться, посмотрел в ответ открыто и беззлобно. И атакующий натиск соперника провалился, как проваливаются те же боксеры, вложившись в удар, который не попал по цели.

– Как ты меня вычислил? – с нотами допроса начал пришедший.– Сёма растрепал?

Сёмой, было понятно, он назвал риелтора, и Алексей, чистосердечно ответив движением лица, что нет, успел подумать, как опрометчиво не приготовился к такому вопросу. Впрочем, кто-то другой в нем, находчивый и не расположенный с оглядкой взвешивать каждое слово, заметил не без лукавой таинственности:

– Ну мы же все у родины переписаны… И Алена Павловна ничем не хуже прочих.

– Далась тебе эта Алена Павловна! Всю жизнь копытим, копытим. И – на жен, на жен. Сами под Богом ходим, на нас не запишешь. Тебе еще не приходилось из собственной благоверной, которая ни палец о палец, делать миллионершу? Нет? Везунчик! – раздражение в собеседнике, как дрова, которые шевельнули, вспыхнуло ярче, и он, снова напирая взглядом, произнес, прервав самого себя:

– Короче! Что ты мне хотел сказать без посредника?

Лёша продумывал, как поведет разговор, но заготовка, казавшаяся толковой в замысле, озвучилась до того вычурно, что он почувствовал, как краснеет.

– Я не хочу быть бревном на пути прогресса. И сразу сказал, что готов меняться на равное помещение. Но такое стоит сейчас триста тысяч.

– Так, – оживился пришедший, явно расположенный здесь и сейчас завершить сделку. – Ты хочешь триста, я предлагал двести, давай ни мне, ни тебе: двести пятьдесят!

– Но ты уже предлагал через Семена Борисовича двести пятьдесят…

– Да?

– Да.

– Ладно, предлагал так предлагал. Тогда от этой цифири метим на другую: ни нашим, ни вашим, двести семьдесят пять!

В резкости последних слов Лёша почувствовал предел, за которым всё может сломаться. Он, собственно, готов был согласиться и на двести пятьдесят, и возразил вовсе не для того, чтобы переместиться в торге еще на шаг в свою пользу, а просто уточняя, как было на самом деле.

– Хорошо, – ответил Лёша. – Хотя, честно сказать, ума не приложу, куда перебираться.

– Ты это серьезно или только так – чтобы не промолчать?

– Серьезно.

– Да ты открой рекламу! Предложений – чертова гора! Только свистни – и арендуешь место в сто раз лучше, чем имел!

– Арендовать? Я как-то не подумал. Зациклился: купить, купить! А оно и правда – взять в аренду…

Покупатель смотрел на него как на нечто небывалое – весело смотрел и с неожиданной в его колючем облике радушной симпатией.

– Ну, ты даешь! – и снова резко сменил настрой. – Выходит, предложи тебе Сёма аренду – мы бы давно уже поладили?

– Не знаю. Я как-то аренду совсем упустил из вида.

– Ну, Сёма, ну, засранец! Полгода проморочить голову!.. Так: появится – ты ему ни слова о том, что мы ударили по рукам! Продаешь сам, а кому – не его собачье дело! Хочу увидеть, с какой рожей заявится ко мне! Ладно, ближе к делу. Готов завтра с утра быть у моего нотариуса с документами?