Здесь не без интереса стоит вспомнить героев того же Булгакова (творчество которого сами Стругацкие, кстати, оценивали весьма высоко, а в некоторых произведения даже пытались иногда подражать его стилю). При всей завуалированной нелюбви автора к такому персонажу, как Швондер, следует признать, что внутренний самоцензор Михаила Афанасьевича не позволял ему вкладывать в прямую речь даже таких персонажей слова и обороты, которые не гнушались использовать в диалогах Стругацкие. Гротескный управдом в диалоге с Филиппов Филипповичем прибегает к словам "извиняюсь" и "позвольте" и не спускается до нелитературных мерзостей и грубостей.

Стругацкие весьма редко прибегают к эвфемизации в текстах своих повестей. И это очень печально. Ведь в том числе именно на чтении книг воспитывается культура красивой, уважительной к собеседнику речи. Там, где формулировки можно было бы сделать гораздо более мягкими, они словно упорно не замечают возможностей если и не для удаления фразы вовсе, то хотя бы для ее замены. Особенно это характерно для самых грубых и сквернословных работ таких как "Хищные вещи века" и "Гадкие лебеди". Читая и перечитывая диалоги героев Стругацких, невольно снова и снова задаешь себе один и тот же вопрос. Почему они решили написать именно так, хотя очевидно, можно было бы написать совсем иначе, мягче, культурнее, эффектнее, динамичнее, глубже и масштабнее.

Нет, я конечно же не пытаюсь отрицать, что словесная брань является частью нашей жизни, я всего лишь хочу подчеркнуть, что ей не место именно в художественной литературе. Вспомним для примера "Белую гвардию" Булгакова: "Грозные матерные слова запрыгали в комнате, как град по подоконнику." Почувствуйте разницу! Как красиво может звучать абсолютно тоже самое в руках ответственного за свой стиль и свои слова, культурного писателя и как нелицеприятно, грубо, скабрезно все это звучит у Стругацких.

Также хочется отметить частенько встречающееся запредельное заигрывание с читателем, выражающееся в беспорядочном переключении повествования с первого на третье лицо и начало главы с обрывка фразы (встречающиеся в основном в поздних работах). Авторы считают это допустимыми и даже забавными для себя (см. комментарии к повестям ”За миллиард лет до конца света” и ”Волны гасят ветер”).

Все вышесказанное можно было бы отнести к профессиональным придиркам, если бы не главное. То главное, что в конечном итоге и больше всего отталкивает меня от творчества Стругацких и это, конечно же, внутренний диссонанс их произведений, который, начиная с ”Улитки на склоне” все больше и больше начинал проявляться в их творчестве. Вынесенные в заглавие книги марсиане могут вообще ни разу не проявляться в сюжете, первая глава может диссонировать со второй, вторая часть с третьей и все между собой по отдельности. Но самое печальное то, что авторы и не пытались этого скрывать, не боясь именовать эту литературную какофонию едва ли не главным принципом своего творчества. Давайте мелко покрошим соленый огурец в бокал с эксклюзивным французским вином, хорошенько перемешаем и назовем это великим экспериментом. Чем не интрига? Что получилось? Ответ прост – вкус напитка – ужасен, вино приобрело зловонный вкус и запах, оно испорчено, ровно, как и огурец. Но нет, у Стругацких все это будет не так просто… Стругацкие будут долго вести вас к размышлениям о том, какой же именно вкус мог приобрести этот конечный продукт, сотканный из несовместимого и будет ли он полезен для организма человека в частности и Вселенной в целом, а в конце повести они… Нет, нет. Они не выпьют его, чтобы поделиться с читателем результатами своего эксперимента. Они просто оставят его в бокале на столе, так и не рассказав читателю о том, что он так долго хотел услышать и ради чего собственно и читал все бессвязные рассуждения героев, столь мучительно пытаясь вникнуть в их смысл.