– Представляю, как ему будет трудно осознать, что он уже не король.

– Попадая в его ситуацию, – лучезарно улыбнулась Астризесс, – люди либо быстро свыкаются с мыслью, что они уже не короли, либо их заставляют свыкаться с мыслью, что они уже не жильцы.

Предав земле остатки своих кошмарных видений, вогнав в нее всю бесовскую силу своего истощенного организма вместе с сорванными ногтями и кровью израненных пальцев, юродивый как-то сразу обмяк. В последней резкой судороге он в каком-то странном броске перевернулся на спину и, задрав по-козлиному узкий, редковолосый подбородок, блаженно уставился на небо – теперь уже такое же недосягаемо высокое и таинственно чужое для него, как и для всех прочих, в мире этом сущих.

– Не забудь о его пророчестве, брат Дамиан, – крестясь на Восток, проговорил другой монах – тоже рослый, статный и бронзоволицый. Это был давно обремененный «телесной похотью» галичанин[18] Евстафий, бежавший сюда, в монастырь, как говаривали, не столько от гнева своего князя, сколько от гнева и чувственных капризов вечно чем-то недовольной княжны, у которой долгое время оставался духовником.

– Такое забыть трудно.

– И все в точности запиши. Возможно, лишь очень далекие потомки смогут по-настоящему понять их.

– А главное, проверить на правдивость, – согласно кивнул Дамиан.

– Кто еще донесет до них слова провидцев земли Русской, кроме нас, монахов-летописцев? Не варяги же эти, – кивнул в сторону Эймунда.

– У потомков появятся свои собственные пророки и юродивые, а потому в пророчествах ваших нынешних безумцев они нуждаться не станут, – презрительно рассмеялся норманн, вежливо указывая девчушке на видневшийся на холме княжеский дворец. – Пойдемте отсюда, конунг Елисифь. Эти зрелища не для вас.

– Но ведь все то, о чем только что говорил этот юродивый, наверняка сбудется? – спросила княжна.

– Кто из нас, ныне живущих, способен убедиться в этом?! – иронически хмыкнул викинг.

– Но их предсказания будут занесены в летописи и когда-нибудь…

– Запомните, конунг Елисифь: все пророчества, вплоть до скончания дней земных, содержатся в мудрых норманнских сагах. В них вы все и прочтете. Потомки наши – тоже.

– Но разве в норманнских сагах может быть правдиво сказано о том, что происходило и что будет происходить на Руси? – усомнилась Елизавета.

– Может, конунг Елисифь, может! – заверил ее викинг, плохо скрывая при этом свое раздражение. – Там сказано обо всех землях, а значит, о Руси тоже.

Каждое слово Эймунд произносил с такой суровой тяжестью, словно поднимал на уровень груди, а затем бросал себе под ноги тяжелые камни. Причем с каждым камнем движения его становились все более медлительными и вялыми.

– Но так не должно быть.

– Почему не должно? – изумился воин.

– У русичей появятся свои собственные саги, такие же мудрые, как и норманнские.

– Почему же их не было до сих пор? – саркастически ухмыльнулся Эймунд.

– Разве их совсем нет?! Кое-какие все же есть. Их называют здесь сказаниями или былинами. Несколько таких сказаний мне уже читали.

– Но их очень мало, – отрубил Эймунд, – и никаких предсказаний в них не содержится.

– Значит, монахи уже сочиняют их.

– Разве что переписывают Библию да какие-то греческие книги. У русичей нет истинных творцов саг, есть только переписчики. Кто способен написать для них новые саги, если у них нет и никогда не было древних? Истории своей они не знают, в будущее тоже заглядывать не умеют, не научились.

– Но ведь у нас, у русичей, есть свои юродивые. Сами только что видели.

– Вы, норманнка, сказали: «У нас, у русичей»?! – изумился викинг.