Старший сержант Сливко, статный хохол последнего полугодия службы – помдеж по кухне, мешая украинские и русские слова, пригрозил нам, «салабонам», всем, чем мог, если мы пропустим «хоть одного козла». Уходя, бросил:

– Глядить, хлопцы, если меня дежурный ткнет носом, замордую.

Уже в дверях, обернувшись, повысил голос:

– Через час приду – проинспектирую. Не дай баже, – он нарочито надавил на второй слог, – будете шланговать… сами знаете.

Мы все знали сами – не первый день замужем за армией.

Володя оценивающе посмотрел на свой видавший виды с деревянной ручкой тесак.

– И вот этим чистить картошку? – возмутился в пустоту, – Да им же свиней колоть можно.

Ну, насчет свиней он загнул. Ножи хоть и были длинными и широкими, но из тонкой стали. Их можно даже было согнуть, особенно в середине, где они от частой заточки и мягкости металла сузились – поизносились.

Я исподволь наблюдал за Вовиком. Он, засучив рукава, орудовал с бачками и стулом, удобнее расставляя все это хозяйство. Мне ничего не оставалось, как проделать то же самое, осознав разумность подхода.

Первый час прошел быстро. Мы чертыхались и матерились, но поставленную задачу выполняли. Самое неприятное при «снятии шкуры» с картофеля оказалось выковыривание «козлов». Представьте себе нож, у которого лезвие около сорока сантиметров длинной – с довольно неострым кончиком, и вам сразу станет понятным данный творческий с нецензурными комментариями, акт. Постепенно, конечно, ручки приноравливаются к этой операции, но сложность ее тем не менее никуда не девается.

– Вовик, а давай что-нибудь придумаем.

Я это сказал так, просто чтобы прервать затянувшуюся паузу, во время которой уже прокрутил в голове кучу всяких рационализаторских подходов по упрощению нашей и без того простой работы. Ответа я не ждал. Думаю, что Володя также над этим поработал. Я вдруг осознал, что кучи народу на нашем месте уже проникались такими изысками, от чего на душе стало весело. Вот уж поистине: нет большей радости, чем горе ближнего. На этот философский пассаж память, отреагировав, услужливо вытащила из своих закромов старый анекдот.

– Вовик, а хочешь анекдот?

– Валяй, – Володя, до этого мурлычущий себе что-то под нос, бросил демонстративно нож, – Пять минут перекур.

– Может ты его слышал…

– Может и слышал, – перебил он, – оставь свои прелюдии. Я сказал – валяй.

– Ну ладно. Слушай. Наш советский матрос сошел на берег в иностранном порту. Валюта в кармане. Времени свободного – хоть отбавляй. Впереди – кабак и бабы. Настроение – лучше не придумаешь. И тут… на его пути – автомат… Ну, такой, примерно, как наши с газировкой. А на автомате – надпись, что за десять центов, ну или там еще чего…

– Да ладно тебе, – перебил Володя, – центы, тугрики – какая разница.

– Ну вот… короче, за десять центов этот автомат испортит вам настроение. «Мне – настроение? – думает матрос, – Да что мне сейчас может испортить настроение? Впереди пойло и бабы. Ха-ха-ха». Бросает монету и…

Я сделал паузу – посмотреть на Вовкину реакцию, потому что взгляд у него какой-то очень уж сонный.

– Ну, чо ты резину тянешь? И…

– Ну, и из автомата – шах! – прямо в матроса – маленькая лопатка дерьма. Короче, матрос весь в дерьме. Настроение – хуже не придумаешь.

– Прямо-таки весь?

– Ну, не весь. Неважно. Главное – в дерьме… Не перебивай… Что делать? Вернулся он быстренько на корабль, снял с себя формягу, помылся, переоделся, и быстрее в город. Время-то идет. И вот только он прошел стороной первый автомат, а тут – еще один стоит. А на нем…

– Санек, хорош выкаблучиваться, заколебал ты уже своими паузами – Станиславский хренов, – в голосе Вовчика прозвучало нетерпение, анекдот, видно было, его зацепил.