Дежурный наряд, охранявший лагерь, встретил Захара встревоженным гулом. Гибель, практически всей сотни, была жёстким ударом по живым. В панику никто не ударялся, как и не бился в рыданиях. Смерть для них была естественна и не вызывала цепенящего ужаса, просто неизбежный факт, грядущий или свершившийся. Безутешная скорбь по ушедшим не свойственна для воинов, скорее глубокая печаль, вызванная временной разлукой с близкими.

Захар разделил десяток на две части, пятерых направил в секреты, пятерых оставил сворачивать лагерь. Сборы закончили быстро, имуществом никто не обрастал, всё хозяйство пластуна умещалось на двух конях, один нес самого пластуна, запасной нёс имущество. Такой способ передвижения назывался одвуконь, он позволял сохранять мобильность и покрывать значительные расстояния, не тратя времени на ожидание обоза. Захар, взяв верёвку, быстро связал несколько узелков. Это был один из древнейших способов письма, успешно используемый пластунами, при передаче сведений. Достаточно условиться об определённом значении самых простых узелков, чтобы внятно передать всё что требуется. Даже если к врагу и попадала такая верёвочка, она ничего не могла ему сказать, если не знать условленных сигналов, которые могли меняться при необходимости. Каждая деталь могла иметь значение, из чего изготовлена верёвка, её толщина, длина, цвет, всё что угодно. Проверив ещё раз правильность составленного послания, Захар раздвинул траву, возле дерева, под которым стояла его палатка и положил верёвку на землю, аккуратно уложив траву обратно. Теперь те, кто выжил, если таковые найдутся, будут знать где место сбора. Осталось дождаться утра и принимать решение.

Пост разродился птичьей трелью с пощёлкиванием, это был кто-то из своих. Захар тревожно вгляделся в ночную тьму, прислушиваясь к шуршанию травы. На поляну начали выходить пластуны, устало валясь на землю. Последним вышел Сила, зло сверкая глазами и бережно придерживая руку.

– Сколько живых?

– Мой взвод в полном составе, остальных можно не ждать.

Сила уселся на землю, отпил из фляжки и тихо разразился трёхэтажным матом.

– Мы позицию заняли возле берега, как положено, сидели ждали. Потом река взорвалась и батарею в воздух подкинуло, всё что назад упало, в воду сразу утянуло, я уж думал и тебя тоже. Будто насосом людей утащило, никто не всплыл.

– А Ратибор?

– А кто его знает, там тоже не пойми, что, с рекой творилось, будто водяные с русалками вздумали свадьбу играть. Мы подождали немного и поближе подошли, тихохонько. Корабли там, Жнец, много кораблей. Профукали мы засаду, как мальцы голозадые.

– Что за корабли, давно стоят?

– Ладьи, вёсел на сорок, а насчёт, давно ли подошли, думаю вчера и прибыли. Не могли мы их пропустить, они будто знали, что по реке пойдём. Но вот погоню не снаряжали, видать в темноте боятся на мель сесть, мы уж ждать дольше не стали, живых из наших никого не осталось. Ты-то как ушёл?

– Меня к другому берегу откинуло, я в стороне от батареи был, видно удар краем пришёлся, потом в плавни ушёл. Подождал кого из наших, да и сюда добрался.

– Свезло тебе, Жнец, был бы рядышком с батареей, кормил бы рыб, парни сразу под воду канули, я и не видел такого никогда, сколько рек исходил. Маги, не иначе, растудыть их в печёнки, река так себя не ведёт, чтоб сразу всех.

– Что с рукой?

– Шальная стрела. Левые плавни обстреливать начали, видать не чаяли всех убить, вот и начали постреливать.

Захар зло ухмыльнулся.

– Не чаяли говоришь? Это ты верно подметил, так не будем их разочаровывать. Есть у меня идея одна, как нам тризну по братьям нашим справить, навий пир на славу устроить. Попотчуем дорогих гостей хмельным-красненьким досыта.