Она влечёт меня так странно

в страну из музыкальных грёз

и словно тянет постоянно

в тот лес из молодых берёз…

Она хранит тем неустанно

от разрушающего зла

определившуюся рано

судьбу на нужные дела.

Пусть, прилетая вновь оттуда,

где клад хранится слов и фраз,

творит та строчка просто чудо

из лет прожитых, мудрых глаз…

Пусть настроение меняет

или сменяет тьму на свет

и моё сердце окрыляет,

но сохраняет и секрет:

какое доброе богатство

так бережёт душа борьбой

и позволяет оставаться

самой собой, самой собой…

24.11.18

Река и камень…

Я по жизни текла, как река,

занимаясь своими делами:

укрепляла вокруг берега

всей работой, детьми и друзьями.

Но однажды в покой моих вод

вдруг волшебный упал чей-то камень…

Он нарушил теченье забот

драгоценностью строк и стихами.

Он помог мне узнать глубину

этой жизни, что меж берегами.

И в ответ разлилась в ширину

вся река, разошедшись кругами.

Отозвались те волны тоской,

вдохновеньем в душе моей зрелой,

а потом изливались строкой,

очень часто совсем неумелой.

Новым чувством светилась река,

берега поднимались всё выше!

Только вдаль унеслись облака,

те, что камешек сбросили свыше…

17.11.17

О своей судьбе

Уходит в вечность каждый век за веком,

а в них судьба играет человеком.

Здесь сказку былью сделать очень трудно:

мечта, как враг, маячила подспудно,

всё норовила выскользнуть из рук,

реальность зыбкую разбив вокруг.

Когда семейный неудавшийся союз

лишь превращался в горестности груз,

в нём корректировал свои дилеммы,

пусть не стояло даже и проблемы.

Как страшно падать и трудней подняться

в громаде волн, где мой корабль мчался.

Жила, боролась и не утонула,

но в зрелость я из юности шагнула.

Свернула к финишу судьбы дорога,

здесь угнетает вечная тревога,

что мчится моё счастье мимо-мимо,

а жизнь всё тает молча и незримо.

13.03.17

Вина ли?

Меня терзает бесконечная вина,

что не сложилась жизнь поэтова…

Ведь всё я сделать бы давно должна,

но не хватало знаний мне для этого.

И не хватило в моей юности ума,

наставника всегда хорошего,

и что стихи стеснялась показать,

когда являлись мне непрошено.

А вот теперь мне не до славы, не до сна

перед вопросами и мыслями,

так атакующими до сих пор меня,

и перед младостью, порой завистливой.

Перед берёзками кудрявыми ещё,

которые в ночи чуть шепчутся…

И перед тою звёздной красотой,

что всё куда-то манит, тайной светится.

Я выразить хочу строкой и боль, и цель,

когда от мук страданий временных

спасаюсь как могу – пишу скорей,

чтоб не ушла причина вдохновения.

Так увлекает это творчество моё,

как вихрь чувств, и слёз, и слов, и счастья!

И это, кажется, меня спасло

от вернувшейся из юности напасти.

21.01.18

О любимом шарфе…

Смотрю на снимок, где царит рояль,

а я облокотилась осторожно,

чтобы волнение своё унять…

Перед поэтами Москвы тревожно!

И рук, красивых продолжений плеч —

так жаль, что в кисти крупноваты, —

ухожены, с кольцом, чтоб взор привлечь.

А голова в наклоне виноватом…

У шеи стройной – к публике излом,

скользнул из пышности причёски локон,

когда полнеющий уж стан в поклон

стремился под лучом из южных окон.

Что говорить – волненье велико!

Румянец побежал к изящным ушкам,

и нежными губами только рот

давал словам всю лёгкую воздушность!

На лбу высоком бровных дуг разлёт

над голубыми ясными глазами,

меж ними небольшой курносый нос

и щёк движенье в такте со словами.

Взор падает на мой любимый шарф,

и мысли сразу устремились в небо.

По ткани, лёгкой и прозрачной, глаз

скользит из голубого цвета в белый.

С любовью глажу тонкий, мягкий шёлк,

на нём едва заметны крошки-блёстки.

Мой палантин чудесно подошёл

к глазам, уже не молодым, не броским.

А к ним простой, застенчивый наряд

красиво оттенил лоскут заморский.