Остаток дня и почти все время каникул учитель провел вместе со мной, что было для него нехарактерно. По утрам мы упражнялись у «радужного дерева», затем повторяли все, чему сифу когда-либо меня обучал. Он не передавал мне никаких новых практик, что также меня удивило. Вечерами мы подолгу беседовали, вспоминая былое и обсуждая личные дела. Сяо Яо относился ко мне скорее как любящий отец, чем как наставник.

Нередко учитель приносил мне целые груды продуктов из тех, что паломники жертвовали монастырю.

– Ешь, ешь, – настаивал он.

На исходе дня накануне моего отъезда мастер предложил:

– Пойдем поупражняемся у «радужного дерева».

Никогда прежде мы не практиковались там в вечернее время. Когда мы подошли к дереву, солнце уже заходило. Закончив занятие, к монастырю мы брели уже в темноте. Затем мы помолились в главном зале храма и удалились в келью учителя. Он был на редкость молчалив.

– В этом году, Цзихуэй, в твоей жизни произойдут большие перемены. Но ничто не должно отвлекать тебя от учебы. Не переставай заниматься цигун и учиться. Будь сильным, – Сяо Яо глядел на меня с любовью и нежностью.

Мы легли рано и встали еще до рассвета. В утреннем холоде сходили на кухню, где мастер завернул три теплые булки и аккуратно уложил мне в ранец. Затем бок о бок проследовали к главным воротам.

– До свидания, сифу.

Было очень холодно.

– До свидания, Цзихуэй.

Во время весеннего семестра как-то раз в перерыве между лекциями я заглянул в свой почтовый ящик и обнаружил в нем телеграмму. Развернув ее, я прочел короткое сообщение: «Сифу преставился».

Подписи не было, но обратный адрес был в уезде Шапин, на территории которого находился монастырь. Раздался звонок: вот-вот должна была начаться лекция. Словно в тумане я покорно вернулся на свое место и уже не слышал ни единого слова, сказанного преподавателем. Когда занятие окончилось, я, все еще ошеломленный, направился в кабинет заведующего учебной частью.

– Прошу разрешить мне покинуть университетский городок.

– Зачем? – спросил заведующий.

– У меня умер дядя.

– Дядя? Мы отпускаем студентов только в случае смерти члена семьи.

– Мы были очень близки.

Думая, как поступить, он оценивающе меня разглядывал.

– Он был для меня как отец, – добавил я с грустью.

– Ну, так и быть, – заведующий выписал мне разрешение. – Держите, но вы должны вернуться через неделю.

Я побежал в свою комнату, собрал кое-какие вещи и помчался на вокзал. Я не озаботился посмотреть расписание, и мне пришлось ждать поезда восемь часов и еще восемь – автобуса. Я отказывался верить печальному известию и надеялся увидеть учителя, как и прежде, хлопочущего в монастыре.

До храма Цзюи я добрался только к вечеру следующего дня. Меня проводили в келью Лю Бо. Настоятель явно не ожидал меня увидеть.

– Входи, – сказал он.

– Это правда?

– Откуда ты узнал?

Я протянул старику телеграмму. Он рассмотрел ее и сказал:

– Ее посылали не мы, но, кажется, я знаю кто. Должно быть, это Нюацзы, один из старших учеников сифу. Он был здесь несколько дней назад.

Нюацзы был очень беден, а телеграммы оплачивались пословно. Видимо, поэтому он и не подписал сообщение.

– Мы говорили с Сяо Яо две недели назад, и он признался, что намерен в скором времени «уйти». Мастер не болел – просто, как он сказал, пришла пора. Ему ведь было девяносто пять лет, хоть он на них и не выглядел. Он просил не сообщать тебе о его смерти, пока ты не приедешь следующим летом. Сифу не хотел, чтобы ты прерывал учебу.

Я слушал Лю Бо в молчании.

– В тот день он долго говорил о тебе, – добавил настоятель. – Сян ни лэй (он очень скучал по тебе).