Доктор говорил и смотрел, как по водной ряби скользит яхта, и чувствовал тяжесть на сердце. Похоже, развязка действительно близка – ведь Джозеф заговорил с ним о том, о чём не говорил никогда. А они были давно знакомы, много общались, и беседовали отнюдь не только о медицине и болезнях. Но никогда техасский нефтяной магнат не был так откровенен со своим личным медиком, так жалок и несчастен. Похоже, Гелбрейт страдал сейчас не от предчувствия близкой кончины, а потому, что его не любили…

– Может быть, вы в чём-то и правы, Джереми, – задумчиво, но чётко, словно окончательно оправившись, сказал больной. – Наверное, я проводил время с такими девчонками, но никогда не брал их в жёны. Вы, конечно же, слышали и о первой моей супруге, Элизабет Клемент. Конечно, это был выбор не из лучших. Она была католичкой, воспитывалась в благочестии, досталась мне девственницей. Но, к сожалению, имела врождённый порок сердца и рано умерла. Жить с ней было трудно, тоскливо, и я очень страдал. Разумеется, меня тянуло к женщинам без комплексов. Я никогда не любил Бет, и она меня тоже. Дочка целиком пошла в неё, а у сына я с трудом находил собственные черты. Я уже смирился со своим тяжким жребием и собрался жить с Бетти до могилы. Но Господь взял супругу на небеса; туда, куда всё время были устремлены её голубые заплаканные глаза. Ей надо было идти в монастырь. Бетти была буквально создана для этого. Но её родители не согласились с таким жребием для своей дочери и сделали её несчастной. Потом доктора сказали, что ей нельзя было рожать. После похорон супруги я решил начать новую жизнь, Джереми. Простите мою назойливость – скоро вы освободитесь от необходимости выслушивать меня. Вряд ли я и сейчас скажу вам то, что хочу. Но, по крайней мере, постараюсь сделать это. Присядьте, доктор, побудьте со мной. Никто во всём доме так не нуждается в вашем обществе, как я. Может быть, тогда вы поймёте, почему я всё время просматриваю эту плёнку. Джереми, об этом никто и никогда не знал. Ни родители, ни покойный брат Эндрю. И, тем более, я не говорил об этом с детьми и внуками. Даже сам с собой, наедине, я не хотел вспоминать о том, что случилось когда-то. Вышло так, что один и тот же человек разбил мою жизнь дважды. Вы, наверное, не поверите, но это так и есть. Он стал моим проклятием, злым демоном, который постоянно возникал на моём пути.

– Простите, мистер Гелбрейт, я не совсем понял.

Доктор Уайльд украдкой взглянул на часы. Он снял больному приступ удушья, улучшил его самочувствие. И теперь хотел бы немного отдохнуть, потому что по ночам тот же пациент не давал ему спать. Несмотря на лошадиные дозы наркотиков, он кричал от боли, просил спасти его от каких-то людей, которые ломились в окна и двери, умолял помочь ему, каялся в разнообразных грехах и всё время звал Энни. Пока не обессилил, кидал в них всем, что попадалось под руку, из-за чего перебил много цветочных ваз и посуды. К утру он засыпал, в полдень вставал с постели и шёл в кинозал. Когда это случалось, доктор Уайльд знал – ночью опять будет приступ.

– Вы о ком говорите?

– А вы не понимаете? Вы разве не знаете, почему застрелился мой пасынок Алекс, в смерти которого меня до сих пор обвиняет Энн? Кстати, она тоже не была особо яркой и весёлой. Конечно, вдовы встречаются разные, но эта вела себя так, словно похоронила мужа совсем недавно. А ведь к тому времени прошло уже двенадцать лет, и можно было утешиться. Я специально взял бесприданницу, чтобы потом не быть никому обязанным, ни с кем не делиться. Напротив, я желал быть благодетелем. Конечно, всем вдовам и сиротам я не мог помочь, но выбрал этих. Мне тогда казалось, что красивая женщина увядает в нищете и печали, как не сорванный цветок. И мальчишка её показался мне симпатичным, смышлёным, способным со временем стать моим помощником. Я относился к нему, как к родному сыну – даже лучше. И по-настоящему любил Энн. Я так хотел от неё детей, но ничего не вышло. Она уверяла, что виноваты тяжёлые роды двойней во время войны. Да и потом ей приходилось недоедать, много и тяжело работать. В ней была изюминка, тайна, которую я никак не мог разгадать. Под внешней холодностью, под маской показного, даже лицемерного благочестия скрывалась настоящая ведьма. В её душе бушевало пламя, не видное другим, и это было мне по сердцу. Мы оба с ней настрадались в одиночестве, а она ещё и в бедности. И потому поначалу дорожили друг другом. Этот белокурый ангел с синими глазами по ночам в постели поджаривал меня на медленном огне. В ней было столько жизни, силы, какой-то дьявольской энергии! Джереми, вы представить себе не можете, что это была за женщина! Сейчас, после смерти сына, она стала совсем другой. Энн похожа на зомби. Она словно умерла вместе с сыном, и в то же время продолжает существовать в мире живых.