Т.: Это его спасало.

З.: Спасало, да, спасало. И в Вятке он тоже перечитал гору книг, она [жена] ему присылала. А когда… значит, он был освобожден, но без разрешения жить в Москве. Надежда Матвеевна жила в Москве, а он приезжал, днем мог находиться, а ночевать должен был уезжать, но иногда оставался тайно. И вот рассказывали мне, что у них был там черный ход в квартире (а квартира эта в Афанасьевском переулке – вот там, где кончается Гоголевский бульвар и идет поперек Афанасьевский переулок), на черном ходу всегда висело пальто, что если придет, значит, милиционер, то он сразу тогда надевает пальто и уходит, и был какой-то такой чемоданчик, всё это было приготовлено как бы заранее. Насчет не сломило – я боюсь так сказать. Ну, конечно, он все-таки умер рано. Наверно, и жил бы дольше, и всё.

П.: Ну, еще бы.

З.: Но человек был сильный; ясно, что он был очень сильный. И как много он на себе вез. Ведь это же все вот эти должности, о которых мы говорили, – он же не то что там ничего не делал. Ведь есть люди, которые только значатся, а он все-таки там многое делал. И журналом он руководил, и Комитетом славистов, и институтом, и много он очень делал, действительно.

Т.: А Надежду Матвеевну вы знали?

З.: Да, конечно, конечно. Я у них несколько раз бывала дома, еще когда я писала у него диплом. Причем он всегда был очень вежлив и внимателен к своим студентам. Я помню, один раз такой вот был тоже маленький случай. Он мне назначил прийти, я к нему пришла, а он должен был уйти, и он поручил Надежде Матвеевне специально меня ждать в той комнате, куда я должна была прийти… (У них было две комнаты на разных этажах – на первом и на четвертом, так вот как-то сложилось). Она меня ждала на первом этаже, извинилась, что Виктор Владимирович ушел, и угостила конфетами. Это было голодное такое время, я была студентка пятого курса или четвертого, я очень хорошо помню эти шоколадные конфеты. И она так вот как-то ласково со мной говорила, сказала, что «простите, вот Виктор Владимирович должен был уйти». Нет, я у них бывала и дома, и когда-то там и обедала, и все. Конечно, я ее знала. Что она была музыкантша, вы знаете?

Т.: Да-да-да, у нее ученики были.

З.: Да, сейчас вот эта Любовь Казарновская – это же ее ученица тоже.

Т.: Да.

З.: И Архипова. То есть она была прекрасный…

Т.: Педагог.

З.: У нее есть статьи, между прочим. У нее есть книга, которая скоро должна выйти, что-то такое – «Слово в романсе», значит, в музыке…

П.: У меня была книга, но я ее за ненадобностью изничтожил – ее книга «Комментарии к музыкальным пьесам». Ноты, ее… рассуждения, как надо играть.

З.: И уже когда Виктор Владимирович умер, она обычно в его день рождения собирала его учеников и приглашала кого-нибудь из своих учениц. И вот несколько раз она именно Любочку Казарновскую приглашала, и та, значит…

П.: Кого?

З.: Такая певица, сейчас уже очень известная, Любовь Казарновская, ученица Надежды Матвеевны.

П.: А какое она имеет отношение к репрессированному поэту Казарновскому?

З.: Очень может быть, что имеет, но я не знаю. Но вот эта Любочка приходила и пела, и мы наслаждались этим… Вот.

Т.: Да, хорошо. Ну что, отдохнем?

З.: Давайте отдохнем. Хотите еще чаю, Михаил Викторович?

П.: Хотим очень чаю.

(Перерыв в записи. Идет речь о М. Н. Петерсоне.)

З.:…[Михаил Викторович его] не знал лично, так что…

Т.: Не знал Петерсона лично?

З.: Нет, нет, он его просто не знал, поэтому я и не стала так настаивать, они не были знакомы даже. То есть он его очень уважал, и всячески, но…

Т.: А вы с ним были знакомы еще?…

З.: А я как студентка была с ним знакома.