З.: Мудрый учитель, ничего не скажешь.

П.: Но я получил прививку антимарровскую, поэтому, когда в пятидесятом году (видите, я семимильными шагами шагаю, уже я аспирант) в «Правде» была напечатана, девятого мая как раз, в юбилейный день – у меня, между прочим, вся эта дискуссия сохранилась, – статья Чикобавы на целый лист, и такое введение: «Мы начинаем открытую дискуссию»… нет, «Мы начинаем свободную дискуссию»… Это было страшно чудно. [Нрзб] «свободная дискуссия» – это все равно что «эта аптека продает лечащие лекарства» (а какие другие?) или «между этими двумя городами пущены едущие поезда». «Свободная дискуссия» – удивительная дикость. Но я решил в ней принять участие. Моя статья – я ее туда послал – не вызвала никакого отклика, ее не напечатали, конечно. Если в газете «Правда» сохранился архив дискуссии, то там она есть. Но я скажу, что я горжусь этой статьей.

З.: А что там?

П.: Мы со Сталиным единственные (К. смеется), кто заявил, что язык не является надстройкой. (Ну, там могли получить еще от десятков людей, кто это написал, что язык не надстройка.) А это была главная мысль Марра: язык – надстройка, он имеет классовый характер, поэтому все языки классовые, русский язык сейчас пролетарский, а раньше был он буржуазный и дворянский. Ну вот. Про Марра я очень нелюбезно написал. Мне запомнилась моя формулировка, потому что она очень нехорошая. Я кончал так, сердито: «Вместо того, чтобы молитвенно созерцать заднюю Марра, надо заниматься настоящим изучением языков» (Г. усмехается). Но так как «заднюю Марра» – это совершенно разговорное, неудачное выражение…, но на другое выражение… «вместо того чтобы изучать задницу Марра», я не решился. (Смеются с К.) Ну вот.

К.: Поразительно.

П.: Ну, в общем, это было очень сердитое антимарровское выступление.

З.: Она сохранилась? Сохранился у тебя текст?

П.: Может быть, сохранился, но под руками нет. Наверное, сохранился даже черновик. И когда Сталин выступил, вот некоторое время я его любил, потому что хотя он многое и неточно сказал, и неверно, но все-таки он сказал важную мысль, что то, что изучают компаративисты и изучали весь девятнадцатый век, и мои учителя, – это истина, вот. Опять-таки скажу, как реагировала на это большевистская рать. У нас в Мосгорпединституте – я уже преподаватель – преподавала марксизм-ленинизм Грекова. Не И. Грекова, которую вы любите, а И. Грекова, к которой вы относитесь с заслуженным презрением. Это И. Грекова, которая написала книгу «Моя жизнь», и предисловие к ней написал Максим Горький, всячески ее расхваливал, но что писала она, а что писали за нее, трудно сказать. Она батрачка, и вот Горький все это рассусолил: «Она настоящая батрачка, а сейчас пишет книги». Боже мой, какая это была преподавательница! Совершенно безграмотная. Студенты страшно любили ее лекции, потому что наперебой друг перед другом записывали глупости, которые она сказала (К. смеется). Я вот думаю, если они уничтожили их, то это очень жаль, потому что это надо как… марка этой фирмы, глупости невероятные. Ну, я сейчас не вспомню, и это неважно.

У нас был другой, когда я был еще студентом, преподаватель тоже, из ГПУ, сотрудник ГПУ. И он не имеет никаких знаний, но он нам читал марксизм-ленинизм… практические занятия все-таки вел. И вел в таком духе: «Деборин был меньшевик, и потом он переметнулся к большевикам, но Ленин всегда учил: „Как только он начнет нести меньшевистскую вредную ерунду, сейчас же его хватать и тащить в тюрьму!“»