– И весной, – с горечью сказала Лилиан. – И летом. И осенью.

– Надо быть поспокойнее. И выполнять предписания профессора!

– Да, я так и сделаю, – сказала Лилиан, вдруг потеряв терпение.

– Вам надо побольше есть. Тогда вы быстро наберете эти несколько кило. – Сестра уже стояла в дверях. – Начните с сегодняшнего вечера. На ужин у нас шоколадное суфле с ванильным соусом.

Сестра ушла, а Лилиан все еще стояла неподвижно. Неужели это та же самая комната, какой она была минуту назад?

В дверь постучали. Вошел Хольман.

– Клерфэ завтра уезжает. Сегодня ночью – полнолуние. Поэтому в «Горной хижине», как обычно, будет праздник. Давайте удерем и отправимся с ним наверх? Ведь это последний вечер с Клерфэ. Будет очень грустно провести его здесь. Пойдемте с нами?

Лилиан не ответила.

– Долорес Пальмер и Шарль Ней тоже хотят идти, – сказал Хольман. – Если мы улизнем отсюда часов в десять, то как раз поспеем к фуникулеру. Он работает сегодня до часу ночи.

– Вы изменились, – с неприязнью сказала Лилиан. – Раньше вы были так осторожны.

Хольман засмеялся:

– И опять буду! Начиная с завтрашнего вечера. Клерфэ уедет, и снова наступит тишь и гладь. С завтрашнего вечера я стану самым послушным, самым осторожным пациентом. А вы нет? Ну, так как же, зайти за вами в десять?

– Да.

– Хорошо. Значит, мы сегодня празднуем.

– Что именно? – спросила Лилиан. Хольман оторопел.

– Каждый что-нибудь свое, – сказал он затем. – Что мы еще живы. Что приехал «Джузеппе». Что наступило полнолуние.

– И что завтра мы опять станем идеальными пациентами.

– Ну что же, я согласен и на это! Хольман ушел.

«Завтра, – думала Лилиан. – Завтра привычная санаторная рутина бесшумно поглотит все, как мокрый снег, который безостановочно падает в эту гнилую зиму, мягкий и тихий, засыпающий и заглушающий все живое… Только не меня, – думала она. – Только не меня!»

«Горная хижина» ярко светилась. Она была расположена высоко над деревней; раз в месяц, в полнолуние, ее не закрывали всю ночь, и посетители разъезжались с факелами.

Для больных санатория праздники в «Горной хижине» были своего рода маскарадами. Шарль Ней и Хольман наклеили себе усики, чтобы их нельзя было узнать. Красавица Долорес Пальмер накинула на волосы кружевной шарф и прикрыла лицо вуалеткой.

Лилиан не захотела надеть ни шарфа, ни вуали. Она была в своих обычных синих брюках и меховом жакете.

Лилиан выглядела очень взволнованной. В ночи было что-то драматичное: луна то выплывала из-за рваных облаков, то снова скрывалась за ними, тени от облаков ложились на белые склоны, и склоны оживали – казалось, гигантские фламинго с мощными крыльями летают над землей.

– Когда вы уезжаете? – спросила Лилиан Клерфэ.

– Завтра после обеда. Хочу до наступления темноты проехать перевал. – Он посмотрел на нее. – Поедете со мной?

– Да, – ответила она.

Клерфэ засмеялся; он ей не поверил.

– Хорошо, – сказал он. – Только не берите много вещей.

– Мне много не нужно. Куда мы поедем?

– Прежде всего мы избавимся от снега, который вы так ненавидите. Проще всего поехать в Тессин на Лаго Маджиоре. Весна идет оттуда. Сейчас там уже все в цвету.

– А потом куда?

– В Париж.

– Хорошо, – серьезно сказала Лилиан.

– Боже мой, – прошептал Хольман. – Пришел Далай-Лама! Вот он, стоит в дверях!

Все четверо поглядели на профессора, бледного, с лысиной во всю голову, в сером костюме. Он обозревал веселую суматоху, царившую в «Горной хижине». Потом повернулся и направился к столику, стоявшему слева, неподалеку от двери.

– Может, нам лучше исчезнуть? – с беспокойством спросил Хольман.

– Он вас не узнает, – сказала Лилиан. – Из-за усов.