Встретил, называется…

– Ну ладно, Серёга, что уж теперь… – бормочет Роман, понимая, что говорит что-то не то,

чувствуя, что невысказанное раскаяние не позволяет сочувствовать искренне, – хорошо, хоть всё

обошлось. Надо как-то пережить…

Однако и этого сдержанного сочувствия хватает, чтобы Серёга пьяно захлюпал носом и стал

размазывать слёзы. Платка у него нет, и Роман, отвернувшись, суёт другу полотенце. Неловко и

больно всё это: никогда ещё их отношения не знали таких исповедей.

– А ведь он мне когда-то баян купил, – еле выговаривает Серёга. – Пятирядный баян!

Представляешь? И где он только его урвал? Да, главное, дорогой! Он в этот баян не одну свою

зарплату вложил, не поскупился. А тут пошёл и уснул. Как же он уснуть-то мог, а? Вот что до меня

не доходит. Он же видел, что соседки меня таском уволокли… Я стою над ним и думаю, что он

сейчас даже не знает – живой я или нет. А может быть, перед ним уже не я, а дух мой стоит? Да он,

наверное, и тогда бы дрыхнул…

Выпивают ещё. Роман подходит к окну. Серёга пришёл к нему совсем с другим. Ему тоже нужен

разговор по душам. Надо как-то успокоить его, утешить, понять. Понять-то его просто, а вот как это

понимание и сочувствие показать? Как возможно: сегодня быть предателем, а завтра –

утешителем? Ведь это же такая чудовищная ложь! Ну, притворится он сейчас, поговорит будто по

душам, но как вспомнит Серёга эти иудины утешения потом, когда всё выяснится?! Так что же

делать? Признаться во всём прямо сейчас? Признаться и добить его окончательно?

– Ты уж прости, что я тут разнюнился, – бормочет Серёга. – Только это ещё не всё. Это только

цветочки… Есть и ещё одна новость…

Роман чувствует себя влипшим в пространство около окна. Но Серёга не может говорить.

Роман, стоя к нему спиной, слышит, как снова булькает бутылка. Роману кажется, что у него

слабеют ноги, а тело всё до последней клетки напитано тяжёлым жаром. Говорил бы уж тогда

Серёга, не тянул.

– Чего ты там стоишь? – зовёт тот, – садись, выпьем ещё… Тут осталось немного…

Набравшись мужества, Роман подходит и садится за стол прямо перед другом – пусть удар его

будет прямым.

– Сегодня Боря Калганов за каким-то грузом для совхоза приезжал, – продолжает Серёга, – он

знает, где я живу, заезжает иногда. Кстати, если тебе надо что-то своим передать, – можно через

него. Так вот, сегодня он мне такую новость сообщил, что отец, оказывается, дом продаёт,

объявление у магазина висит. Вроде как уезжать куда-то собираются. Но куда им ехать? На пропой

денег не хватает, вот и всё… А что потом будет – одному чёрту известно.

– Может, обойдется ещё, – мямлит Роман, чувствуя, что всё в нём дребезжит разладом – Серёга

снова говорит не о том, что казалось самым страшным, но тут и не разберёшь, что страшнее…

70

– Ты что, не понимаешь?! – восклицает Серёга. – Это всё! Это ведь не только их дом, но и

мой… Знал бы ты, как мне тяжело. Я бы к тебе не пришёл, да Элинка с подругами на лыжную базу

уехала… А я один не могу. Под моими ногами земля качается. Хорошо ещё, что у меня Элинка есть

да ты…

Роману кажется, что с него от такого признания Серёги сейчас посыплется окалина.

– Тебе это надо как-то пережить, – тупо повторяет он, – не сломаться. Главное, у тебя есть то,

чего никто кроме тебя самого не пропьёт. Это твой талант. Сосредоточься сейчас на этом. Тебе

ведь прославиться – раз плюнуть!

– Вы с Элинкой будто сговорились, – грустно усмехается Серёга. – Она мне то же самое

талдычит… А что в этой славе хорошего? Знаешь, что для меня главное? Знаешь, а?

Его вопрос, конечно, риторический, но Серёга тем не менее пытливо смотрит в глаза. Пауза