Голодало, как впоследствии признавал сам И. В. Сталин, 25—30 млн человек. По разным оценкам, от голода в то время погибли от трех до восьми миллионов крестьян. Коллективизацию фактически пришлось приостановить.

Но уже в 1934 г. она возобновилась. На этом этапе развернули широкое «наступление» на крестьян-единоличников. Для них был установлен непосильный административный налог. Таким образом, их хозяйства подводились под разорение. У таких сельчан, всё ещё частников, оставалось два пути: либо идти в колхоз, либо уходить в город на стройки первых пятилеток.

Постепенно деревня смирилась с колхозным строем. К 1937 году индивидуальное хозяйство фактически сошло на нет (93% всех крестьянских дворов было объединено в колхозы).

Коллективизация, по оценкам большинства историков, имела тяжёлые последствия для страны. В ходе неё под предлогом раскулачивания был уничтожен целый слой крестьян, которые умели успешно работать на земле (ликвидировано до 15% общей численности крестьянских хозяйств, признанных кулацкими, хотя официально, по данным переписи 1929 года, их в СССР насчитывалось всего лишь 3%).

В итоге произошло отчуждение сельских жителей от собственности и результатов своего труда на земле. Сократились урожайность, поголовье скота, потребление продовольствия на душу населения. С 1928 по 1935 годы в стране действовала карточная система распределения продуктов среди населения.

Колхозы были лишены самостоятельности и являлись бесправным придатком административно-бюрократического аппарата власти. А обострённая продовольственная проблема стала постоянным атрибутом существования жителей СССР.

Деду Ивану, признанному кулаком, дали десять лет лагерей8. Остальным вроде бы поменьше, точно сказать не могу. Да и не принято было обсуждать это. И тогда, да и потом тоже, больше помалкивали. Времена-то, сами знаете, какие были. Обрывочно известно только, что оба арестованных вместе с дедом его сына отбывали свои сроки в лагерях на строительстве Волго-Балтийского водного пути.

Там и сгинули бесследно. Знаю однако (мама как-то обмолвилась), что то ли в 1935, то ли в 1936 году от деда пришла единственная весточка. Её передал ей один из освободившихся заключённых. В ней Иван Васильевич писал, что работает на лесоповале в Буреполомлаге9 и чувствует себя неважно. Мама моя была, кстати, единственным человеком, проводившим подводу со своим отцом в его тяжёлый арестантский путь.

Больше никаких вестей ни от него, ни от моих арестованных дядьёв не приходило. Видимо, все умерли там, в ГУЛАГе, как и тысячи других таких же несправедливо арестованных в то время крестьян-середняков.

После раскулачивания почти все остальные избежавшие ареста члены семьи Патокиных уехали из Порздней. Кто в Дзержинск10, кто в Горький11 работать на автозавод (ГАЗ), кто – в его пригороды. Где-то году в 1936-м они забрали к себе и мою бабушку. Её к тому времени разбил паралич. Видимо, очень сильным был стресс от такого стремительного разрушения большой и дружной семьи.

Да и жить в Порзднях после раскулачивания было невозможно. Забрали-то ведь всё. Вплоть до одежды. Так что младшие дети Патокиных, Андрей и Виктор, которые остались жить вместе с моей бабушкой Ольгой Ивановной, в то время иногда даже вынуждены были ходить и собирать милостыню. Да только не всегда удачно. Ведь середина 1930-х – время голодное после сплошной-то коллективизации. Жить на селе, а особенно раскулаченным семьям, было просто невыносимо.

В итоге позднее попали они работать на ГАЗ. Андрей потом был призван в армию. Прошел всю Великую Отечественную войну 1941—1945 годов. Вернулся сильно израненным, но тем не менее прожил достаточно долгую жизнь. Умер он, когда ему было что-то около семидесяти пяти.