Тетя Кленя приютила нас в своей квартире. Казалось, что мы спасены, но через несколько дней началось Варшавское восстание польских националистов против фашистов. Мы попали в «ад кромешный», когда разрывы снарядов и бомб не прекращались ни днем, ни ночью. Помню, как во время уличных боев в Варшаве горожане добывали воду, рискуя жизнью. Однажды родители, взяв меня с собой за питьевой водой, ползли по канализационным трубам до выхода на поверхность, после чего отец перебегал улицу, чтобы попасть к водозабору. Эта перебежка была смертельно опасна, так как фашистские снайперы расстреливали людей, перебегавших улицу.

Восстание было жестоко подавлено фашистами. Город был полностью разрушен, погибло большое количество мирных жителей. Подавив восстание, фашисты объявили, что Варшава заминирована и будет взорвана. Всех оставшихся в живых горожан фашисты колоннами вывели из Варшавы и загрузили в товарные вагоны. Привезли нас в один из австрийских фашистских концлагерей, который был одним из губительных мест для узников, где слабых и больных сжигали в печах, дым из труб которых, малышам родители объясняли – работает «баня». Фашисты избивали узников и издевались над ними. Фашистские надзиратели заходили периодически в барак и травили овчарками непонравившихся им узников. Кормили нас «булочками» из смеси древесных опилок с добавками овощей.

Помню как отец во время бомбежек, на удивление всем людям, лежащим в страхе на полу, ходил по бараку и всех успокаивал. Он говорил: «самолеты улетают», «самолеты пролетают мимо» или «сбрасывают бомбы далеко от нас».

С нами неразлучно была родная сестра мамы. Она отказала близкому ей человеку Болеславу Беруту, уйти с ним из Варшавы до начала Варшавского восстания польских националистов против фашистов. Она сказала Болеславу, что не может оставить родную сестру с малолетним ребенком, зная, что впереди их ждут тяжелейшие испытания.

Рядом с моим нательным крестиком родители закрепили клочок бумаги с адресами родственников, на случай их гибели. Отец в концлагере заболел, очень ослаб и все переживали, что его могут унести из барака на сжигание. Барак был длинный, по обе стороны в бараке располагались двухъярусные «лежбища», на которых лежали, ожидая своей смерти, женщины, дети и пожилые люди. Ежедневно из барака выносили умерших и очень слабых узников. При попытке упросить фашистского солдата не забирать еще живого узника, фашисты травили просившего овчарками. Территория концентрационного лагеря была обнесена забором из колючей проволоки, по которой был пропущен электрический ток высокого напряжения. Детям объясняли, что всех приближающихся к проволоке убивают и мы, малолетние, очень хорошо это усвоили.

Оставшиеся в живых узники концлагеря были освобождены советскими войсками в начале апреля 1945 года. Мне запомнилось ликование людей по поводу окончания войны и стихийный митинг на площади в Вене. На митинге было предложено выступить отцу, единственному священнику среди участников митинга. Отец, в подряснике, с крестом (он никогда не носил гражданской одежды), очень слабый после болезни, выступил на митинге со словами благодарности всем, кто освободил нас, кто сражался, трудился и молился за Победу, кто отдал за нее жизнь. Люди плакали. Вспоминая слова отца на этом митинге, мама говорила, что она даже не догадывалась об таких ораторских способностях отца.

После прохождения специальной проверки в Вене мы были отправлены в Белоруссию. Везли нас на грузовой машине, в которой находилась мебель, «экспроприированная» каким-то генералом. Мы ехали долго, с частыми остановками.