Я выползаю, и вижу, что впереди меня стоят люди выстроенные в шеренгу по три человека. Длинная такая шеренга, а с дальнего её конца идет девушка. И если кто-то что-то у нее спрашивает, она просто скручивает им голову. И когда она подходит ко мне, я просто обалдеваю от того, что я знаю ее. Это моя подруга, подруга та, с которой мы пришли в кинотеатр. Когда она подходит ко мне, я ей говорю:

– Я тебя знаю, и ты знаешь меня, что с тобой происходит.

И она начинает тянуть ко мне руку, чтобы достать меня из четвёртого уже ряда, да, они все в три ряда стояли, я сзади ещё там пристроилась. И я понимаю, что она начинает этих людей расталкивать и подходит ко мне, уже почти дотянулась до горла, я начинаю петь какую-то песню. Сейчас я слова этой песни, естественно, не помню, я даже знаю, что я эту песню здесь и сейчас не знаю, но там я ее начала петь. И она мне начала в какой-то момент подпевать. Она сначала начала проговаривать какие-то слова из песни, потом начала петь. И потом я смотрю – ее взгляд прояснился. И в итоге она эту песню допела одна и расплакалась. Я говорю:

– Все хорошо, все хорошо.

Я вижу, что она проснулась, что вот это зомбирование с нее слетело. Она смотрит на тех людей, которых она убила и спрашивает меня:

– Что произошло? – Она вообще не поняла, что происходит

– Ты их убила, – ответила я ей.

– Я не могла их убить.

В итоге мы с ней побежали. Выбежали. У нее была там какая-то власть маломальская. Какие-то функции она выполняла. Она смогла меня провести сквозь все охраны. И мы с ней прибегаем на парковку. На парковке тоже какие-то наши знакомые. И они говорят, давайте садитесь в машину. А в руках у этой моей подруги было какое-то белье постельное пододеяльники, простыни, подушка какая-то. Я не знаю, зачем ей это, но она шла вот со этим. Откуда оно взялось, я тоже не знаю, да, потому что изначально этого не было. Вот я не помню, как она и где она его взяла. Мы кладём вот это всё, а точнее скидываем в багажник, она садится в машину, закрывает дверь, и эти трое уезжают. То есть тех было двое, она села в машину, закрывается дверка, и они уезжают. И я стою возле этой машины и не понимаю, как так-то…? И я им вдогонку кричу:

– А я?

– Мы сейчас выйдем, ты сядешь там, -крикнули они мне уезжая.

Я иду за этой машиной, вижу, что машина выезжает и уезжает, я остаюсь одна. Я остаюсь одна в холле уже у выхода и смотрю, что люди могут выходить. А для выхода надо предъявить билет, а билеты у всех отобрали. Или можно было предъявить что-то, что было куплено в этом гипермаркете, в котором я бегала. Я так думаю устало:

«Чек предъявлять не надо, нужно предъявить предмет, они знают, что там продается. Странно, но ладно. У меня есть три зубочистки. Окей. Это все хорошо. Есть, значит, выход. Нужно пойти посмотреть, куда та еще одна очередь стоит. Тоже огромная гигантская очередь, которая довольно быстро движется».

Я подошла к этой очереди, спрашиваю:

– Что за очередь, куда вы все стоите такие счастливые?

Они все счастливые стоят, все прямо в восторге, молча, правда, но видно, что они счастливы. Я подхожу ближе к двери, чтобы прочитать, что там написано. Там ничего не написано, и тут распахивается дверь, выходит какой-то мужчина в халате доктора в белом, в белом чепчике, весь в крови такой, и говорит мне:

– Заходи.

– Я не хочу, – ответила я ему.

– А что ты тогда тут стоишь?

– Ну все вроде стоят, и я как бы стою.

– Ну заходи тогда.

– А для чего?

– Здесь мы перепрошиваем сознание.

– Я не хочу перепрошивать сознание.

– Что ты мне голову морочишь? Или заходи, или уходи.

И я такая стою, как в «Уральских пельменях»: