Все это порождает чудовищные нагромождения субаренды. Трудности с внесением арендной платы, как комментирует профессор Карло Паволини, вынуждают многих жильцов в свою очередь сдавать в аренду относительно свободные помещения своей квартиры… И так далее, каскад субаренды растет с каждым этажом.

В случае с нашей инсулой все вполне ясно. Одна и та же комната сдается в аренду и целым семьям, и одиночкам, пространство в ней разделяют перегородками. Так возникает порочный механизм: чем выше этаж, тем беднее жильцы, тем теснее и грязнее в квартирах… Наконец, верхний этаж представляет собой настоящий «арабский квартал», а совместное проживание превращается в борьбу за выживание.

Для поддержания порядка существует целый отряд рабов и привратников под началом главного раба. С некоторыми из них мы пересекаемся на лестнице. Они спешат вниз на лестничную площадку, где разразилась ссора, несколькими этажами ниже того, где мы теперь находимся: крики женщины слились с криками других жильцов. Протест против увеличения арендной платы вот-вот перерастет в потасовку…

Продолжим наш путь наверх. Ступени сделаны из кирпича-сырца, положенного рядами, как книги в библиотеке: такое ощущение, что идешь по книжным полкам. Чем выше мы поднимаемся, тем они выше, грязнее и облупленнее. Кто знает, как давно здесь не делали ремонт. Стены все грязнее, в пятнах и царапинах. Воздух тоже изменился: он стал затхлым, отдает гарью и стряпней, в смеси с острым запахом пота. Будто мы попали в один из кругов ада.

Поскольку свободного места мало, обжиты даже лестничные площадки. Повсюду, на веревках и на балках, развешано сохнущее белье. Погасшие жаровни, разбитые кувшины, тряпье, затоптанная, засиженная мухами кожура фруктов. Эти лестничные площадки – настоящая «аллегория жизненного пути»: светильник выхватывает из полумрака силуэт то голого ребенка, тихо сидящего на полу, пристально глядя на тебя своими черными глазками, то лицо спящего старика, выступающее из складок засаленного покрывала. Начало одной жизни и конец другой объединены общим зловонием нищеты.

На каждом шагу слышны людские голоса. Двери из бросовой древесины пропускают бо́льшую часть звуков, сопровождающих жизнь внутри квартир. Всего несколько метров, и мужской смех сменяется безостановочным плачем ребенка, спор двух женщин на повышенных тонах – половым актом: ритмичные стоны, доносящиеся из-за двери, трудно с чем-либо спутать. Муж и жена? Хозяин и рабыня? На этих этажах поражает полное отсутствие личного пространства.

Толкнем прикрытую дверь. Она медленно, со скрипом отворяется, являя нашему взору убогую, скудную обстановку. Стены окрашены в однородный охряной цвет, из мебели только стол и несколько табуретов. Ничего общего с апартаментами на втором этаже: больше похоже на простую хижину. На двух сундуках стоят терракотовые кувшины. В шкафчике-«буфете» лежат завернутые в холстину кусок сыра и ломоть хлеба. Первоначальная планировка этой квартиры нарушена перегородками и занавесками, с помощью которых «нарезано» множество крошечных «отдельных» сдаваемых в субаренду уголков. Отодвинув одну из занавесок, мы видим комнату «для одиночки» с соломенным матрасом на полу и потухшим светильником. «Шкаф» из нескольких ржавых гвоздей, вбитых в стену, на них висит соломенная шляпа, кожаное пончо для защиты от дождя и пара туник. Два кувшина и холщовый мешочек со съестным подвешены на других гвоздях, почти наверняка чтобы уберечь их содержимое от мышей и насекомых. Настоящий «кухонный уголок» этой крошечной каморки…