– Миссис Орти? Мне надо поговорить с вашим мужем – он меня ждёт…


Берясь за рычаг переключения скоростей, водитель искоса посмотрел на свою красивую пассажирку.

– Да вы счастливица, мисс… Не каждой выпадает только одно хорошее в жизни.

– Ой, – смутилась Хилари, – я, наверное, совсем надоела вам изложением причин своего эйфорического состояния.

– Нет, что вы…

– Но у меня и вправду всё замечательно: семья и работа, и свадьба на горизонте – а ведь это совсем не далеко…


– Папа, папа… Отец, ну ответь же мне хоть что-нибудь!.. Отец… Господи Иисусе, что же произошло там?..


Такси притормозило у въезда на бетонированную дорожку.

– А вы уверены, что сюда можно? Написано «Частная собственность. Не-санк-цио-ни-ро-ван-ный въезд запрещён».

– Конечно, можно. Я здесь живу. И потом, вы же не думаете, что я потащу всё своё барахло за четверть мили самостоятельно?

– Ну хорошо, вы меня убедили, – не слишком уверенно отозвался водитель, пожал машину назад, чтобы удачней свернуть на подъездную аллею. И уберёг тем самым себя, а, возможно, и свою пассажирку от серьёзной аварии, если не от гибели вообще: в ту же секунду из ворот «Витч-Хаус» на невообразимой скорости вылетел красный седан с тонированными стёклами, едва не врезался в дуб у ограды. Взвизгнули тормоза, но сумасшедший водитель всё же сумел вписаться в изгиб дороги и скрылся в клубах поднимаемой пыли вдали.

Хилари Орти свела в одну тонкую линию строгие брови.

– Мне это не нравится. Среди наших друзей и знакомых нет лихачей вроде этого. Но вывести из себя можно любого. Мне кажется, что-то произошло там… Поезжайте, поезжайте скорее к дому! – она выскочила из такси ещё до того, как машина остановилась. – Ждите здесь, – скомандовала шофёру.

Легко взбежав по пяти ступенькам на крытую галерею, Хилари приостановилась, отшатнулась в изумлении: красивые витражи из кусочков цветных стёкол, в которых всегда так чудесно переливалось солнце, были разбиты жестокими, злыми ударами; дверь приоткрыта. Только тут она по-настоящему испугалась.

– Мама, папа, я вернулась! – голос её от страха звучал пронзительно. – Мамочка, где вы? Папа! Энди?

Хилари осторожно вошла в дом, словно шаги громче звука падающего листа могли бы нарушить неуверенное, робкое тление огонька надежды внутри неё. Дом молчал – той мёртвой и страшной тишиной, встречающей путника, когда в доме давно уже никто не живёт. Отчаяние медленно заползало в её душу.

Хилари кинулась в кабинет.

– Папочка! Папа, где ты?

Джилберто Орти лежал лицом на столе, сжимая в руке телефонную трубку, из которой тоскливо неслись гудки. Он не шевелился. Хилари подбежала к отцу.

– О, папочка, тебе что, плохо?! – лишь вблизи она разглядела лужицы красной жидкости, напоминающей кетчуп, растекающиеся из-под Джилберто по столу. Рассыпавшиеся веером листы бумаги пропитывались ею, на глазах меняя свой цвет.

– Не понимаю, – глаза Хилари широко раскрылись. Она схватила отца за плечи, подняла его. Глаза Джила Орти были открыты, в них застыло выражение безграничного изумления; взглянув на ровные ряды ран, прострочившие грудь Джила, Хилари скорее умом, нежели сердцем, поняла, что любимого человека ей уже не спасти. Глухой звук, с которым голова Джила упала на стол, заставил её содрогнуться. Но где же Сайсели?

– Мама! Мама, мамочка!

Слабый стон донёсся до обострившегося слуха женщины откуда-то со стороны кухни.

– Мама! – Хилари ворвалась в помещение, улыбаясь, но при виде кровавых следов по всему деревянному полу кухни радость её находки угасла. Сайсели Орти сидела, заваливаясь набок, со смертельно бледным лицом и растрепавшимися волосами, ослабевшими пальцами цепляясь за дверь.