Преподавание истории, литературы и основ советской конституции, а также разучивание бодрых песен пересиливало мои детские сомнения в разумности превращения средневековой царской цитадели – Кремля – в центр руководства строительством социализма, в возвеличивании страны, Москвы и Сталина. Мы все становились не русскими и не российскими, не украинскими, не чеченскими, а именно советскими патриотами, преданными советскому строю, руководящей партии и вождю. И наша интернациональная солидарность с трудящимися всего мира опиралась на представление об исключительности СССР – о нашем социалистическом первородстве и всемирной освободительной миссии.

Конечно, все это усваивалось учащимися неравномерно и каждым в зависимости от способностей, интереса, усердия, а также семейно-бытовой среды и появления собственного опыта. Большинство учащихся, погруженное в свои повседневные заботы, запоминало эти идеи, не очень размышляя о них, и не придавало им практического значения. Но их влияние на нашу жизнь нельзя недооценивать.

Советскую школу уже тогда провозглашали политехнической. Но у нас уроки труда свелись к обработке напильниками отлитых где-то утюгов. Использовать тиски и работать напильником нас научили, но утюги скоро кончились, и ничего иного не появилось.

Только к концу 30-х годов развернулась кампания за переход желающих получить специальность в ремесленные училища. Для многих это оказалось неплохой перспективой: уже через два-три года некоторые из них стали квалифицированными рабочими. Это стимулировалось тем, что в 1940 г. была введена плата за обучение в старших классах и создана сеть ремесленных училищ Главного управления трудовых резервов.

Вместе с тем старшие школьники получили возможность элементарно освоить некоторые профессии: тракториста, шофера, даже летчика на курсах и в клубах. В то время престижность этих профессий среди населения была очень высокой. Их подготовка была ориентирована как на нужды производства, так и на потребности модернизации вооруженных сил. Мне удалось при школе окончить курсы трактористов, получить свидетельство о специальности. А попытка попасть в аэроклуб, созданный неподалеку при учебном аэродроме, провалилась – мне недоставало двух лет. Многие соученицы мечтали стать актрисами, а ребята – военными, особенно летчиками, или специалистами в тяжелой индустрии. На это ориентировали радио, кино, газеты, да и родители. А к производству товаров, потребных населению, к счетоводству и торговле мы относились пренебрежительно, чему способствовала как установки, так и качество нашего ширпотреба, который сравнивать было не с чем.

В школе стремились дать нам представление о военном деле. Помню, как однажды осенью почти все классы, кроме младших, под руководством учителей промаршировали в центр города – более 10 километров. Пели: «Если завтра война, если завтра в поход, мы сегодня к походу готовы!» Часть пути прошли в противогазах. В заключение в кинотеатре посмотрели фильм о военных маневрах Красной армии. Хотя у меня разболелась голова, я гордился, что был самым младшим из участников этого марша, и справился не хуже других.

В классе мне ближе всех оказался Толя Воронецкий. С ним обменивались суждениями о книгах, обсуждали возникавшие в мире войны и их перспективы. Когда он в школе летного клуба был допущен к полетам без инструктора, научил меня в высокой траве тайком пробраться в кабину его учебного У-2. Взлетел со мной для выполнения полетного задания. С высоты около километра я разглядывал панораму нефтяных промыслов и долины. Высунув руку, ощутил силу воздушного потока. Затем с невероятной скоростью (более ста километров в час) пронеслись над крышами поселков, взмыли вверх и, сбавив скорость, пошли на посадку. Едва самолет остановился, я быстро выскочил и незаметно покинул аэродром. Это был мой первый полет на самолете. А вскоре Толю отправили учиться в военное летное училище.