Родился я в девятом году (1926) провозглашенного большевиками начала коммунистического переустройства мира. Своеобразие этого года нашей страны определялось не стабилизацией мирового капитализма и угаром НЭПа в СССР, а проведением ВКП(б) и Коминтерном курса на строительство социализма в одной стране путем развития тяжелой промышленности. Вступила в строй Волховская ГЭС и началось строительство Днепрогэса, осуществление ряда других проектов. Л.Д. Троцкий был исключен из Политбюро ЦК ВКП(б), происходила концентрация власти в руках Сталина. Конечно, об этом я узнал много позже. Но именно этим характеризовалось направление развития страны в год появления на свет меня в числе других 5 182 610 новорожденных, из которых выросли космонавты Л. Демин и К. Феоктистов, академики Р. Хохлов и А. Логунов, писатель В. Богомолов, замечательные артисты Г. Вишневская, Е. Леонов, Е. Евстигнеев, П. Вельяминов и немало других выдающихся деятелей науки и культуры. В иных странах нашими одногодками оказались Елизавета II и Ф. Кастро, Жискар д’Эстен, Г. Кендалл, А. Вайда, М. Монро и множество других знаменитостей. Но, как и каждый из миллионов, я начинал путь с собственной тропинки.

Самое раннее, что помню, не политический курс и не дом, в котором родился, а восторг от самостоятельного хождения по тропинке. Иду, не знаю откуда и куда, не обращая внимания на усиливающийся ветер и низко несущиеся тучи, с которых уже срываются капли. В нескольких шагах от меня мама и папа. Они рассуждают, что вот-вот хлынет дождь, надо идти быстрее, взять меня на руки. Папа предостерегает, что ей нельзя поднимать тяжести, а она опасается, что он уронит меня. Пока они разбираются, я продолжаю идти, впервые наслаждаясь своей самостоятельностью.

Но с началом ливня, несмотря на мои протесты, отец подхватывает меня на руки и бежит с мамой к переправе. Помню, что он не сразу докричался до лодочника, прятавшегося от дождя в будке на другом берегу. Я промок и, укрытый теплыми руками отца, заснул. Это было, видимо, в сентябре 1928 г.

А самым сильным из моих ранних впечатлений стала панорама, которую я, следующей весной однажды утром, гуляя в сопровождении родителей, узрел с высоты правого берега Кубани. Поднимавшееся за спиной утреннее солнце озаряло широкую пойму, окаймлявшие ее кручи, низкий лесистый левый берег и необъятные дали, простиравшиеся до самого неба. Передо мной предстал огромный мир. В нем даже Кубань, именуемая в гимне кубанских казаков «вековечным богатырем», казалась не такой уж мощной.

Вглядываясь в эту величественную картину, я заметил, что вдалеке справа с крутизны прямо к реке бесшумно съезжали совсем маленькие, запряженные конями тележки с ярко-красными бочками, повозки с какими-то устройствами и людьми в грубых серых одеждах и сиявших на солнце золотых шлемах. У самой воды люди распрягали лошадей, снимали шлемы, раздевались, вводили лошадей в воду и окунались сами. Затем они наполнили бочки водой, оделись, надели золотые шлемы, запрягли лошадей, и весь обоз так же бесшумно поднялся на кручу и исчез за ее гребнем.

Люди, лошади и их снаряжение казались мне действительно маленькими, и я стал упрашивать родителей раздобыть их для меня. Объяснения, кто такие пожарные, чем они занимаются, как действуют насосы, только разжигали мое желание заполучить их. А игры с подаренными игрушечными пожарными, лошадьми, бочками и насосами оказались не такими увлекательными, как действия настоящих. Как позже рассказывала мама, я требовал «живых людов».

Живые существа требовались мне и в играх после прогулок к железной дороге – на разъезд Гетмановский. Там отец познакомил меня с рельсами, паровозами, вагонами, рассказал, как и для чего они движутся. Дома я стал конструировать их из стульев и коробок, прокладывать рельсы из спичек, становился машинистом, а в пассажиров превращал всех домашних – родителей, не всегда послушных маленькую кудрявую собачку со звонким лаем – Анашка и кота, а иногда и гостей. Это увлечение оттеснило пожарных. Но безграничный окоем с правобережной кручи Кубани по-прежнему завораживал меня всякий раз, когда я там оказывался.