Но отставший третий и не думает присоединяться к своим более решительно настроенным собратьям! Он по-прежнему стоит на месте. Тогда эти двое, не добежав метров с десять до троицы белых, разворачиваются и снова чешут назад.

Картина повторяется: обступив с двух сторон чёрно-белого, они вновь что-то внушают ему. Тот только башкой не кивает, всем своим видом показывая, что он все понимает.

Двое рыжих опять устремляются к вражеским порядкам, уверенные, что теперь-то силы их равны. Но чёрно-белый не в силах тронуться с места! И снова рыжие возвращаются к нему и терпеливо его «уговаривают» присоединиться к ним. И так было шесть или семь раз!

Был конец обыкновенного рабочего дня. На стройплощадке полным ходом шли работы: краны, вращая длинными руками-стрелами, подавали на строящиеся дома панельные блоки, монтажники, высекая голубые искры электросварки, прихватывали их. Чуть поодаль ухала сваебойная машина, вгоняя в мерзлую землю очередную сваю. По соседнему проспекту тянулся нескончаемый поток автомашин. А рядом, на пустыре, разворачивалась захватывающая баталия. Которая, впрочем, вот уже несколько минут никак не могла начаться из-за неразберихи в рядах одного из отрядов псовых.

И я живо себе представил, какие диалоги там происходят, на поле затевающейся собачьей битвы.

Вот несутся четверо рыжих, и орут на ходу белым:

– Ну, твари бледнокожие, щас мы вам наваляем!

Белые им отвечают нестройным, но задорным хором:

– Ага, наваляете! А кто вчера сам от нас люлей огрёб?

Чёрная псина в компании правых, бегущая последней, тут же, видимо, припоминает: да она же потому хромает, что во вчерашней драке с этими белыми отморозками ей лапу прокусили, до сих пор вон болит.

«Не, в этот раз без меня», – решает она и садится на снег. А мчащийся перед ней чёрно-белый краем глаза увидел, что чернушка отстала, и тут же притормозил и сам: ему тоже в недавней стычке с этими подлыми белыми вырвали из левого уха целый клок, и оно стало наполовину меньше правого. А если еще и второе обгрызут, на кого он будет похож? Нет, с него хватит!

Оставшиеся вдвоем рыжие все еще несутся на врага. Но тут один из них замечает, что их стало меньше.

– Что за фигня! – орет он. – Где остальные?

– Струсили! – визжит второй. – Дезертировали, козлы!

Они разворачиваются и бегут к ближнему отставшему, чёрно-белому.

– Ну, ты чё, струсил, что ли? – грозно гавкает один из рыжих прямо ему в обгрызенное ухо.

– А чё я? Я ничё… – неубедительно оправдывается тот, поджав хвост.

– Ну, тогда погнали! – орет в другое его, еще целое пока ухо, второй пёс.

И они снова мчатся на врагов. Те, прилёгшие было на снег в ожидании дальнейшего развития событий, вскакивают на ноги. Но рыжие, обнаружив, что они снова вдвоём, с проклятиями разворачиваются.

– Да ты чё, блин? – запыхавшись, рычит первый рыжий на понуро свесившего башку чёрно-белого. – Или сам по сопатке хочешь?

– Ты чего, опять замандражил? – вторит ему другой рыжий. – Да мы же втроем им запросто наваляем! А ну, пошли с нами!

– Пошли, пошли, – бормочет чёрно-белый, обречённо глядя вслед вновь умчавшимся вперед друзьям. Но с места не трогается.

Я трясусь от смеха, и потому бинокль, через который наблюдаю за происходящим, приходится время от времени отставлять, и тогда фигурки снующих на пустыре собак выглядят маленькими и невыразительными. Хоть суть происходящего видна и невооружённым глазом.

Что характерно: всё это время, пока рыжие пытались навести боевой порядок в своих рядах, белые на них не нападали, а терпеливо выжидали. Да и сами рыжие ни разу не применили к своему струхнувшему товарищу физического воздействия, то бишь, не покусали его. Значит, есть, есть у этих лохматых бомжей что-то вроде кодекса собачьей чести!