Незаметно дни складывались в недели, и вот уже через неделю на работу. На прошлой неделе он ездил с женой в Серов к сестре на три дня.

Через неделю на работу. Но как без работы? Года три прошло, а может больше, он отказался разгружать машину с битумом, работа якобы не по специальности. Начальник цеха тогда накричал, предупредил, чтобы это было в последний раз. С начальством шутки плохи: так можно и без работы остаться. Он не хотел терять работу. В автосервисе заработок был неплохой. Коллектив дружный. На новом месте – новые порядки, отношения. Он уже не мальчик, чтобы бегать с одного места работы на другое. В автосервисе тепло. Правда, воздух тяжелый, везде масло, но ничего, работать можно.

Лист на деревьях уже тронула желтизна, но еще было по-летнему жарко. Хорошо было в лесу, совсем не хотелось думать о работе. С иномарками в автосервисе хлопотно. Нет запчастей. Генка, наверное, собирал коробку передач на ГАЗ-52, больше некому. Семенов на сессии.

Понедельник, вторник… Всю неделю он думал о работе, скоро на работу. Как там Захарченко, все трудится? Как план выполняется? В пятницу он хотел сходить в автосервис, но задержался на даче, пришел домой уже в шестом часу. Завтра, послезавтра —выходные. Григорьев опять, наверное, на рыбалке

Завтра на работу. Будут поздравления: с «праздником», то есть с выходом на работу. «Ну и морду наел», – обязательно скажет кто-нибудь, не без этого. Шутников в автосервисе хватает. «Как поработал?» – спрашивал все Круглов. «Хорошо, но мало», – принято было отвечать. 2—3 часа работы – и он свой человек в коллективе, словно и не уходил в отпуск, так всегда было, так и на этот раз будет. В выходные он на даче сушил яму для картошки. Завтра на работу. Он лег пораньше, чтобы выспаться, уснуть сразу не мог, час, а может, два – он на часы не смотрел – пролежал без сна. Проснулся – какая-то машина стояла под окном, шофер сигналил. Сигнал был сильный. Время позднее – и этот сигнал…

– На работу проспишь, – жена говорила.

Звонил будильник. Он встал, разогрел завтрак – жена с вечера все готовила, ставила в холодильник, – поел, стал собираться на работу. Полседьмого он вышел из дома. День уже пошел на убыль. Еще неделя, две – и полседьмого будет темно. Суворов, сварщик с асфальтобетонного завода, вышел. Женщина с воспаленными глазами гуляла с собакой. Который год уже… Суворов, женщина с воспаленными глазами.

Автобус опять опаздывал, все места были заняты, если бы и были свободные места, он все равно бы стоял. Он всегда стоял. Хромой сидел у окна, на пенсии, больной, и работал. Не хватало пенсии, а может, не мог без работы, как Захарченко. Автобус трясло. Дорога была плохая, да и водитель не из аккуратных. Так каждый день, не считая выходных. Изменить ничего нельзя. На что-то надо было жить. Одно утешение – всем надо на что-то жить, все работали, не он один такой. Теперь до следующего отпуска. Когда он будет? Зимой? Летом? Осенью? Кто-то с утра наелся чеснока. Небольшой подъем, автозаправка, за нею дачи, через две остановки «Серпуховская», выходить. Он сошел с автобуса за хромым. Хромому было прямо, он спустился вниз к рынку. Он шел и думал, как хорошо было бы еще отдохнуть, сходить в лес. Погода хорошая. Малина уже опала, грибы еще были.

В дежурке автосервиса горел свет, он всегда там горел – и днем, и ночью, сидел сторож. Он прошел в бытовое помещение, в проходе между шкафами столкнулся с Елисеевым:

– С праздником.

– Спасибо.

Я, наверное, с не меньшим волнением, чем тогда, но тогда, в 6 лет, я почти ничего не помнил, переступил порог школы. Я уже сходил в армию, работал: прошло шесть лет, как окончил школу. И вот опять я в школе. Зачем мне это надо? Что забыл? Так… Нет, все было гораздо серьезней, была потребность, как потребность в еде, одежде, музыке —потребность в прошлом, что ли.