– Как? – хотел бы услышать Андрей.

– Я же вижу, как ты раньше работал и как сейчас… Может, я в чем-то виноват? Так ты скажи, не молчи. Может, в нарядах что не так? Недавно ты со сварщиком поругался. Я скажу: ты был не прав.

– Бывает. Ничего страшного.

– Так оно, конечно. Надо сдерживаться. Так в чем дело? – терялся Овчаренко в догадках.

– А… надоело бегать, из кожи лезть! – сорвался Андрей, нервы сдали

Овчаренко опешил, он никак не ожидал услышать такое от передовика.

– То одна, то другая работа… Бегаешь, как дурак!

– Ты, значит, хочешь, чтобы у тебя была одна работа. Чтобы не отвлекаться

– Да! Хочу!

– У нас в цехе это невозможно. У нас не серийное производство. За нас никто не уложит металл, не сделает отопление… Хозяйственные работы, они есть и будут! – был категоричен Овчаренко.

– Все?!

– Если не хочешь слушать, значит все.

Много раз Андрей мысленно возвращался к непростому разговору с мастером. Андрей не отказывался от работы. Но работа работе рознь. Эта мелкая, срочная, неквалифицированная, не по специальности работа отвлекала, рассеивала внимание, и всякое творческое начало гибло на корню.

Хозяйственная, не по специальности работа никуда не делась. Андрей ругался и работал. Вырубив токарю на гильотинных ножницах два фланца из десятки, Андрей встал за вальцы катать трубы. Основная работа. Работал Андрей жестко, зло. И вот лист соскочил с катков, Андрей передержал кнопку. Пять минут ушло на то, чтобы лист заправить под каток. Больше лист не соскакивал, Андрей был предельно внимателен. Час десять минут, переминаясь с ноги на ногу, катал Андрей трубы. Еще две трубы, последние. Это десять минут работы, а там – перекур. Андрей честно его заработал. Но закончить трубы не получилось, была срочная работа. Надо было зачистить разъемы у вкладышей, подготовить к расточке. Андрей взял из шкафа зубило, молоток. Стружка легко снималась, металл был мягкий, баббит. Андрей был внешне спокоен. Это была маска. Андрей негодовал. Неловкое движение – и рука с зубилом соскочила с вкладыша вниз по острой кромке. Сразу бросило в жар, как кипятком ожгло. Вот так, в спешке, Андрей два года назад сломал себе палец на левой руке. Промокнув кровь о рубашку, Андрей взял зубило, молоток, время не ждало. Все обошлось. Была царапина. А могло быть хуже. Повезло.

– А если промахнешься?

Не заметил Андрей, как токарь подошел.

– Не бойся. Не промахнусь. Иди к себе.

Токарь взял со стола напильник и стал стучать им о край стола.

– Что ты делаешь? – оставил Андрей работу.

– Ничего, – продолжал токарь портить напильник.

– Положь на стол! Кому я сказал! – встал Андрей.

– Чокнутый!

Токарь ушел.

Андрей взял зубило, молоток и не выпускал из рук инструмента, пока не закончил работу. Сидел Андрей у радиально-сверлильного станка в проходе, смотрел, хорошо было видно, как Коротов, фрезеровщик, работал; все движения были отточены, не человек, а машина. Коротов был в цехе старожил, 45 лет стажа. Судаков психовал, не выходил размер на валу, дробило. Пеньков прошел в слесарное отделение, еще раз проверил свою работу, кожух на транспортер. Работа была хорошая. Пеньков был доволен. Пеньков мог быть вечным передовиком, если бы не пристрастие к спиртному. Работник хороший. И наставник был строгий. Андрей знал это не понаслышке, был учеником у Пенькова. Кедров с усталым лицом вышел из сварочной кабины, полтора часа варил. Серьезная была заявка на лучшего по профессии. Но Андрей не думал уступать.

* * * * * *

– Андрей, надо закончить траверсу, может даже придется задержаться, – говорил Овчаренко.

Андрей удалял ржавчину наждачной бумагой с посадочного места траверсы. С траверсой немного было работы, Андрей думал уложиться в смену. Главное – расчет. Расчет был. Овчаренко сел на корточки у траверсы.