Как-то вечером сидел он в комнате, смотрел фотографии. На одной из них мать стояла у балконной двери, чуть заметно улыбаясь. Смотрела она с укором. Она как бы говорила: «Вот так-то, сынок, жизнь прожить – не поле перейти». Это была ее любимая поговорка. Он и сам знал, что жизнь пройти – не поле перейти. Не мальчик, манны с неба не ждал. Фотография матери была небольшая, примерно пять на семь сантиметров. Он сходил в ателье, увеличил фотографию, купил рамку и повесил портрет на видном месте.

В комнате было прохладно. Были открыты балкон, форточка. Ленка – так, знакомая – полуголая, развалившись, сидела на диване. Ей было не холодно. Он мерз. Он все хотел закрыть балкон, но не хотел вставать с дивана. Ленка пришла выпивши, добавила еще и сидела пьяная. Трезвой она не приходила. Она нигде не работала, хотела бы работать, но чтобы по желанию, по настроению, а так, чтобы каждый день ходить на работу, у нее не получалось: любила выпить. А с похмелья какая работа? Ленка по обыкновению приходила вечером. Она появлялась всегда неожиданно. Он на этот случай держал в холодильнике пельмени. Была также водка, сигареты. Ленка, как приходила, первым делом спрашивала про водку. Он почти не пил, так только разве – за компанию граммов 50—100, не больше. Ленка, случалось, напивалась до чертиков.

В последнее время она, правда, стала меньше пить, как говорится, взялась за ум. Он уже разменял пятый десяток. Ленке еще не было тридцати.

Сидели молча. Он не знал, о чем говорить: если бы Ленка была постарше, тема для разговора нашлась бы, а то девчонка.

– Это мама твоя? – кивнула Ленка на портрет на стене. – Она все видит, – имела в виду Ленка блуд.

Он ничего не ответил. Мать не могла видеть. Это всего лишь был портрет

Прошло восемь лет. Он сильно постарел. Ленка уже больше не приходила. Он был на пенсии, но продолжал еще работать. Портрет матери все так же висел в комнате на видном месте. Мать все так же смотрела с укором, снисходительно улыбаясь. Она все хорошо понимала: натерпелась в жизни. Росла она и воспитывалась в детском доме, в четырнадцать лет пошла работать, в семнадцать вышла замуж. Потом война. Похоронка на мужа. Повторное замужество – и неудачное: муж пил. Семья была большая. От первого мужа было двое детей и от второго – тоже двое. Жилось трудно.

Было десять часов вечера. Он никак не мог понять, как оказался в комнате, все сидели на кухне с Коляном, выпивали. Он ничего не понимал. Был включен телевизор. Может, захотел посмотреть телевизор?

– Колян, – обратился он за разъяснением к сидевшему рядом на диване собутыльнику. – Как мы здесь оказались? Сидели на кухне.

– Не знаю, – пожал плечами Колян.

– Как это не знаю? Странно. Давай разбегаться. Я спать хочу.

Колян пришел – было где-то около шести часов вечера; принес бутылку. Выпить было негде: на улице пить было холодно. Колян работал слесарем на водоканале. Ему было 50, а выглядел он на все 60. Лицо как у старика, все в глубоких морщинах. Колян рассказывал, как служил в армии, как женился, как изменял жене.

– Давай вставай!

– Встаю. Это жена твоя? – близко подошел Колян к портрету.

– Мать! Дурак!

Жена же сразу после развода вышла замуж, уехала. В мае приезжала, мать тут у нее жила.

Колян прошел в прихожую, попросил спички, закурил и вышел. Он закрыл дверь, встал в прихожей перед зеркалом.

– Стареешь, мужик. Вот уже мать стала женой, – он часто вот так вот вечерами перед зеркалом в прихожей разговаривал сам с собой. – Сдаешь, значит. Годы. Выпивать стал. Это нехорошо.

Он так и не женился, жил один. Может, привык уж один; сам себе хозяин, ни перед кем не надо отчитываться.