Очередное совещание. Это была та самая небольшая частная конторка, директор снова собрал нас за одним столом, чтобы рассказать всем, какой он хороший и какие мы плохие. Миран Германович Шкурский. Фамилия была говорящая, ведь вёл он себя и правда как последняя шкура. В кабинете бухгалтеров вместо портрета президента висел портрет нашего директора, причём это было не фото, а рисунок, весьма качественный. В двух словах – культ личности. А главным бухгалтером работала его сестра. Сам Шкурский был невысокий, лет сорока, толстенький армянин, со смуглой кожей и гладко выбритым лицом. Он сидел за столом со скрещёнными руками и в очередной раз напоминал, кто был главный:

– Вы поймите, вы – это я, а я – это вы. Я – не косячу, значит, и вы не должны. Ещё раз повторю, будете косячить, буду наказывать.

Все сидели и просто молча слушали, Шкурский продолжал наслаждаться своим монологом:

– Моя компания – не «Титаник». Этот корабль ко дну не пойдёт, это фрегат, который будет и дальше плыть, с вами или без вас. Я вам сразу говорю, я такой, что уж лучше вас потоплю, но сам выживу, этот корабль будет плыть.

Какая же нелепица. Он что, хотел показаться умным? Где он подобных метафор начитался? Или, может, сам придумал? Может, хватит уже? Но Шкурский не унимался и продолжал сотрясать воздух:

– Моя компания кормит почти сорок человек. Да, я горжусь этим. И я вам всегда плачу, исправно плачу, даже если мне не платят.

Ага, как же, по тридцать тысяч с барского плеча, разве это зарплата?

– Я вам говорю, будьте внимательнее, просят вас с третьего этажа помочь – помогайте, неважно, что у них: флешка застряла, компьютер не работает, да хоть жопу они подтереть не могут, звонят вам, вы идёте с туалетной бумагой и помогаете. Я терпеть не буду. У меня есть полномочия, могу зарплаты вас лишить, пятидесяти процентов. Я зарплаты вас лишу, потом уволю, а потом сделаю так, чтобы вы больше никуда не устроились, можете в этом не сомневаться.

Что за клоун? Ну хоть бы не позорился.

– Вы поймите, я в месяц такими суммами оперирую, что у вас у всех вместе взятых недвижимости не будет на такие суммы.

Внезапно директор перевёл взгляд на Диму, сидящего с краю стола.

– Дима, вот почему к тебе столько замечаний? Почему к Сергею почти нет, почему… – посмотрел на меня. – Забыл, как зовут?

Я:

– Рома.

Шкурский:

– Почему к Роме почти нет замечаний?

Дима:

– Я не знаю… Так выходит.

Шкурский:

– Дима, вот тебе сколько лет?

Дима:

– Сорок пять.

Шкурский повернул свою круглую голову, взглянув на нашего наставника, задал ему тот же самый вопрос:

– Славик, а тебе сколько?

Славик:

– Двадцать девять.

Шкурский:

– Вот Славик твой начальник в двадцать девять лет потому, что он думает, и тебе есть куда стремиться. Или ты из-за своего возраста так не считаешь?

Дима:

– Считаю.

Шкурский взял со стола маленькую бутылку минералки, налил в кружку, отхлебнул немного, помолчал несколько секунд и, поняв, что удовлетворён своим монологом, махнул рукой, снова обратившись к нам:

– Всё, идите с глаз долой, никого больше не хочу видеть.

Мы молча встали и вышли из кабинета, направившись по длинному коридору в свой офис. Все просто молчали, понимая, что обсуждать услышанное не было никакого смысла, подобные собрания были регулярными, обычно раз в две недели Шкурский любил нам напомнить, кто тут главный. Мы зашли в офис, последним дверь захлопнул Сергей со словами:

– Дима, ты почему в свои сорок пять никуда не стремишься, а? А мне в мои пятьдесят восемь, по ходу, тоже есть куда стремиться, жизнь только начинается.