Пожилой седовласый человек, пенсионер по старости, Вася по имени, Никанорович по отчеству, по папе родимому, пытался быть удовлетворённым, весёлым, оживлённым, беззаботным и беспечным.

Ему очень понравилось, как с ним, с больным человеком, обошлись в том местном отделении Пенсионного Фонда Российской Федерации.

Его приняли как великого гражданина! Как заслуженного деятеля! Как всеми уважаемую личность! Как всем известного активиста! Как воротилу! Как пророка! Как царя! Как короля! Как принца! Как вип-персону! Как Мессию! Как помазанника Божьего! Как настоящего человека с большой буквы. Не как скотину безродную…

На этой идеалистической волне простой российский старший охранник вздохнул полной грудью, почувствовал себя гордым, счастливым и свободным, слегка отвлёкся от этих нехороших реалий. Отошёл он от действительности. Сел в лодку с парусом, отплыл от берега крутого и отправился в свободное плавание.

Душа рвалась наружу. На приволье. На простор.

Василий тут же перенёсся куда-то туда… в даль дальнюю… в мечту свою заветную, в другое измерение, в светлое и манящее будущее.

Ему показалось, что он там, на широком русском просторе, на раздолье, на вольнице… лихо и вольготно скачет по степи, сидя в удобном кавалерийском седле, навстречу своим добрым мечтаниям, своим грёзам, своим чётко сформулированным и обусловленным целям.

«Эх… как же… бляха-муха… хорошо-то!..» – кричал он во всё горло, то и дело пришпоривая красного коня. Шибче! Ура! Быстрей! Скорей! Успеть чтоб… к той хорошей жизни… к счастливой… На всю степь широкую орал он, Вася-Василёк. Головой крутил. Языком цокал. Как тогда… как в детстве… Щёлкал. Сильно. Ядрёно. От нёба самого… Прилеплял язык к нёбу и отдирал от него резко. Хорошо у него получалось. Звонко. Хлёстко. Аукал он. И гигикал. Громыхал. От одного края и до другого… От этого берега и до противоположного… От степных мест и до горных… От равнины и до вершин высоких… Далеко-далеко… Туда… В неизвестность… До горизонта самого…

«Ах… как хорошо… Эх… как здорово… Ух… как скусно…» – вопил он.

Но вдруг откуда-то снизу… от земли от самой… кто-то пнул его под зад коленом, потом в лицо подковой лягнул, заржал, как дикая лошадь Пржевальского, но как-то зло, ехидно и желчно, и тут же попытался выдернуть за уши из уютного седла, в котором ему так было хорошо, удобно и комфортно.

Кульков никак не ожидал такого гнусного пассажа. Чего-чего, но только ни этого…

Кто-то… какой-то гад… хочет его лишить этой прелести… Свободы… Счастья…

Но вот кто? Кто это? Кто этот шалопай? Кто этот раздолбай? Кто этот разгильдяй?

«Эй, ты! товарищ! Ну-ка, отзовись!! Ну-ка, покажись, открой морду лица своего!»

Но никто не отзывается… никто не показывается… То ли боится, то ли стесняется.

«Эй, ты!.. приятель!! Не прячься! Выходи на свет божий!»

Но никого нет… Никто не появляется… Не признаётся… Не сознаётся…

Что делать?! Как быть!? Может, он не один там…

«Эй, вы все!! Чего вам надо?? Чего пристали?? Отчепитесь!!»

Но… не отчепляются… А наоборот – за волосы теперь они его держат… крепко.

Василий в комок весь сжался. Как ёжик. К коню прилип – не отодрать. Ноги под брюхом хотел сцепить, но не удалось… – коротки, ноги-то… Вот зараза… Да и руки тоже коротки и корявы. Да! корявы. Руки, как крюки! Не слушаются они…

Что делать!! Как же быть, всё-таки… О, Боже… Подскажи… Будь ласка…

Пенсионеру вдруг в голову мысль добрая втемяшилась: с конём слиться, спаяться, в нём спрятаться, там… внутри… как в Троянском…

«Да! Спасибо! Так и сделаю! Я сейчас…»

Но, не получилось, не срослось… – нехристям и антихристам каким-то фертом удалось всё же седока горемычного заполучить: за уши его, бедолагу, прямо из седла выдернули… из кавалерийского вынули… Да так сильно, что лопухи эти красные чуть не оторвались от тяжёлой головы.