. Он держит пульс, чувствует себя в нем раскованно и работает очень экономно. Поскольку он поиграл на свадьбах и бар-мицвах, он, если хочет, умеет делать “эффектно”. Все это благодаря раннему старту, временам, когда он работал по клубам еще совсем зеленым пацаном, – немного покрасоваться, притом что он вообще никакой не шоумен: “ба-БАМ”. И я приохотился играть с таким парнем. Сорок лет прошло, и мы с Чарли спаялись больше, чем можно передать словами, и даже, наверное, больше, чем мы сами осознаем. То есть до того, что мы иногда наглеем и начинаем друг друга задирать на сцене, в смысле музыкально.

Но в те времена я третировал Стю и Чарли за их джазовые штучки нещадно. Предполагалось, что мы усердно осваиваем блюз, и при этом я периодически заставал Стю и Чарли слушающими тайком свой джаз. “Кончайте эту херню!” Мне ничего не нужно было, только поломать их привычки – блин, хотя бы сыграть состав как следует! “Вам надо блюз слушать. Надо у Мадди, вашу мать, учиться”. Я им даже не давал слушать Армстронга, а Армстронга я обожаю.

Билл всегда чувствовал, что на него смотрят сверху вниз, в основном из-за того, что его настоящая фамилия была Перкс. И он вертелся на этой своей бесперспективной работе где-то на юге Лондона. И еще он был женат. А у Брайана, видите ли, имелось сильно развитое классовое чутье. Для него Билл Перкс был какой-то там плебей. “Вот бы нам нового басиста, а это кто – ну реально Эрни хуев, да еще набриолиненный”, – так он говорил, по воспоминаниям Фелджа. Билл тогда еще был немножко тедди-боем, ходил с коком, как полагается. Но это все была такая фигня. Брайан же тогда строил из себя крысиного короля, главаря всей шайки.

К февралю мы уже могли покупать что-то в рассрочку. Лично я с перерывом меньше месяца обзавелся двумя гитарами.

И погнали по клубам.

Последние две записи – вступление к дальнейшим нежданным-негаданным событиям. На горизонте нарисовались первая сессия в студии и ангажемент в Ричмонде.

На внутренней стороне обложки дневника написано “Башляют шнягу”. А напротив, в разделе личной информации, где пропечатано: “При несчастном случае прошу известить”, я написал “мою маму”. Больше никаких подробностей.

“Башляют шнягу” – это говорилось, когда мы смотрели на весь этот народ, пляшущий, свисающий со стропил и вообще сходящий с ума. “Что они делают?” – “Башляют шнягу, что еще”. – “Ну хотя бы они нам шнягу башляют”. Это означало, что ты теперь зарабатывал. Залы забивались все плотнее, публика становилась все горячее. В Лондоне мы уже подняли со дна мощную волну. Когда у тебя, блин, люди топчутся от нетерпения в очереди, загибающейся два раза вокруг всего квартала, до тебя хочешь не хочешь дойдет, что что-то такое происходит. Всё, мольбы пустить нас поиграть остались в прошлом. Теперь нужно только одно – поддерживать огонь.