– В смысле? – уточнил Бегунок.

– В прямом, они с мечами и луками против меня сражались. Ты хоть у одного из них огнестрел видел?

– Неа, хотя я даже и не смотрел. – шнуруя свои берцы, ответил Бегунок.

– А очень и очень зря! Я же тебе сто раз говорил, наблюдай, всегда все нужно подмечать.

Из трофеев взять нам было нечего, тут лежал один полнейший хлам, все дело в том, что в сарае очень сыро, а оружие, судя по всему, пролежало тут не один год, и само оно, и патроны, все сильно подверглось коррозии. Но Гера, разумеется, настоял на украшениях, коих был целый небольшой сундучок. Я бы, может, и не подумал, но у него нашелся железный аргумент. Женщины, что ждут нас дома, они-то любят цацки, и им это будет лучший подарочек. Тут мне бить было нечем, и Гера теперь тащит сундук на себе.

К моменту, когда мы вышли из склада, в деревне царила мертвая тишина. Все люди или попрятались, или сбежали.

– Что дальше? – уточнил Гера.

– Я думаю, просто так уходить отсюда нельзя, я смотрю, это местечко неплохо так процветает, спалим тут все к едрене фене. – предложил я.

– Поддерживаю. – кивнул Герасим.

Почти у входа в каждый дом в специальной подставке были установлены факелы, так что дело было за малым, берем факел, поджигаем и кидаем на соломенную крышу, будь то дом или сарай. Самый большой дом был без соломенной крыши, но и с ним мы быстро справились, под руки нам попался глиняный кувшин, в котором было масло, им-то факелы и пропитывали. Так что кувшин с грохотом разбился об деревянный пол, разливая свое содержимое, а факел залетел сверху, и его пламя начало постепенно распространяться, набирая свою силу. Забор мы также не оставили без внимания. Из некоторых домов выбегали люди, видимо, прятались где-то в подполе, но Гера безжалостно их отстреливал. Закончив с этим, мы отправились к нашему лагерю.

Двигаясь в обратном направлении, мы увидели, что в их собственной волчьей яме сейчас лежало четыре человека, один мужчина, женщина и два ребенка лет так по десять. Все были мертвы, кроме женщины, как я понимаю, матери семейства. Она была сильно ранена и истекала кровью, и, увидев нас, ее глаза тут же наполнились ненавистью и гневом. Она начала осыпать нас проклятиями, но я оборвал ее мучения, сделав выстрел из пистолета четко ей в лоб.

– А знаешь, что самое обидное во всей этой ситуации? – спросил я у Герасима, когда мы шли вдоль небольшого поля.

– Что? То, что все патроны и оружие пришли в негодность из-за неправильного хранения? – предположил он.

– Вот башка у тебя дурная. Все эти люди сейчас нас с тобой ненавидят и проклинают за то, что мы сделали.

– Охренеть, они радоваться должны, что мы их сейчас не ищем в лесу, убивая одного за другим, правда, Ак? – обратился к волку, бегущему позади нас. – В этом-то и вся суть. В их глазах они живут правильно, жрут людей, что попадают в их окрестности, при этом, как ты заметил по сложенной одежде, их тут немало бывает. Так вот они же сделали как положено, нашли чужака и хотели его съесть, а тут пришел другой чужак, забрал их ужин и еще деревню сжег в придачу. Как-то так. Вот тебе и современные ценности, то, что людей есть нельзя, им, видимо, невдомек, а таких мест, как я понимаю, сейчас слишком много. И в мое время людоеды были, а теперь это и законом не запрещено, ведь закон только один – выживает сильнейший.

Вернувшись в свой лагерь мы обнаружили лошадок на своих местах, они продолжали мирно пастись, все вещи лежали на своих местах, так что я зря беспокоился. Передохнув, мы развели костер и приготовили обед, после чего решили уехать отсюда подальше, а то мало ли, оставшиеся в живых ниндзя придут по наши души под покровом ночи.