Лермонтовский Парнас.

К Тарханам мы все причастны

Верой, любовью, душой.

Давайте встречаться чаще

На этой земле Святой.

У вас бывает так?

Едва расставшись с женщиной любимой,

Вы в одиночество впадаете тотчас.

И ваша боль горька и нестерпима,

Как будто минул год, как разлучили вас.

И вы готовы вслед бежать за нею,

Чтоб вновь ее услышать…

И потом

Всем нетерпеньем, всей тоской своею

Молить ее вернуться в грустный дом.

Хотя вы столько лет живете вместе.

И этот дом – приют ваш и уют.

Но, как поется в позабытой песне,

Разлуки нам покоя не дают.

И вы берете телефон послушный

И говорите ей – «Я так тебя люблю!»

Простите, что раскрыл вам душу,

Простите милосердно боль мою.

Классики вновь на ТВ в меньшинстве.

Малоизвестные лбы на экране.

Как будет дальше – я знаю заранее.

Знаю, кого предпочтут на ТВ.

Чья-то фамилия слишком проста.

Чья-то не к месту крестьянская морда.

И, словно «хаммеры» мимо мента,

Мимо несутся редакторы гордо.

Ну, а на «нет» и суда, вроде, нет…

Снова лежу на диване, как зритель.

Я понимаю, чего вы боитесь

И неприязненно смотрите вслед.

«Ни дня без строчки…» –

Сказал прозаик.

«Ни строчки боле», —

Вздохнул поэт, —

Пусть отдыхает в коллегах

Зависть,

Кому Господь не открыл секрет,

Как овладеть волшебством великим,

Чтоб «жечь глаголом

Сердца людей…»

Не потому ли пылятся книги

Тех, кто все спутал в судьбе своей.

Я никого не хочу обидеть.

Но были Пушкин, Есенин, Блок.

Им было бы неприятно видеть,

Как мир от наглости изнемог.

Когда уже не талант решает,

Не Бог, не гены и не судьба,

Кого приветит на стих Державин,

А кто не в силах постичь слова.

И потому лже-поэтов много,

И много музыки никакой…

Листаю с радостью книгу Блока.

И диск Мартынова под рукой.

Я признаюсь тебе в восхищении,

Как я признался когда-то в любви.

Вновь зажигаются звезды вечерние

И посылают нам тайны свои.

Правда, одну разгадал я нечаянно…

В ней мне послышался Божий завет.

Снова целую кольцо обручальное,

То, что ты носишь уже двадцать лет.

Я признаюсь тебе в восхищении,

И улыбаешься радостно ты.

Ведь без тебя бы я жил в отречении

Счастья, надежды и красоты.

Если бы сердце могло говорить,

Оно бы спросило неверного друга:

Откуда в тебе эта лживая прыть,

Похожая на безнадежность недуга?

Когда все то, что ты говоришь, —

Похоже на завядшую ветку.

И тихая фраза, как тихая мышь,

Крадется за выгодой незаметно.

Май за окном или снег декабря,

Мир полон света, надежд и открытий.

Каждое утро смотрю на тебя

Так, словно я тебя вечность не видел.

Вновь поражаюсь твоей красоте,

Детской улыбке, очам твоим вешним.

И остаюсь верен той высоте,

Где в мое сердце сошла твоя нежность.

Чем повстречает нас будущий день,

Светлым признаньем над дружеским даром?..

Иль суетой неоконченных дел,

Или каким-то восторгом нежданным?

Что бы там ни было… Все я приму.

Время летит сквозь пургу и сквозь ливни…

Вновь ты прильнула к плечу моему.

Значит, и этот день будет счастливым.

Я эти строки обращаю к юным,

Чьи души, как открытая тетрадь.

Кому уже понятен взрослый юмор,

Который помогает выживать.

Хотел бы я им передать свой опыт,

От глупостей и бед предостеречь,

Чтобы в душе не оседала копоть,

Когда начнут иллюзии гореть.

Чем меньше будет разочарований,

Тем больше в сердце

Мудрости и сил.

А жизнь и награждает нас, и ранит,

И не поймешь – кто мил ей, кто не мил.

И к этому уже нельзя привыкнуть,

Надеясь на привычное «авось»,

Судьбе мы все выплачиваем выкуп

Тем, чего добиться не пришлось.

Я обращаю к юным эти строки.

Пускай они не повторяют нас,