Народ в своем равнодушии также не понимал, что система может рухнуть. И не защитил свою народную власть, за которую отдал столько сил и жизней. Индюки довели народ до того, что народу казалось – хуже быть не может. И поддавшись пропаганде предателей и врагов, внутренних и внешних, народ отстранённо наблюдал за развитием событий в девяносто первом. И понял, что может быть хуже, когда также попал в чужой суп, как и индюки, когда всё рухнуло, и на землю Советскую пришёл хищник, без колебаний принявшийся разрушать всё на своём пути. Осознал народ, что стабильность и скромная, но надёжная жизнь – это единственное, что хорошо. Но было поздно. Остался народ без работы, без зарплаты, без пенсий и без надежды. Лучше, оказывается для народа, рассказывать негромко анекдоты про вождей при таком – сяком социализме, чем громко кричать, что президент прохвост, и остаться без средств существования при самом лучшем капитализме.

Сугробин, покурил с Капитонычем, положил лопату на плечо и побрёл в глубь горящего леса.

– На разведку Капитоныч послал, – крикнул он Анатолию.

Вдоль дороги копошились спасатели. Двое с топорами рубили поросль и кидали её вглубь леса. Остальные с лопатами неуверенно и недоверчиво подходили к очагам огня и швыряли в огонь песчаную землю. Земля была сплошь песчаная, лёгкая. Песок рассыпался по огню, перекрывал доступ кислорода и гасил пламя. И казалось, всё – очаг потушен. Но огонь проник везде. Лёгкое дуновение воздуха, и из-под присыпанной песком древесины снова взрывается пламя. И снова надо присыпать, присыпать. Земля под ногами как горячая сковородка. Сверху жгучее не по сезону солнце. Вокруг едкий дым и огонь. Огонь, которого по законам физики уже не должно было быть. А что-то продолжало гореть под песком без кислорода и смрадно дымить.

У бачка с водой, выставленного у машины, постоянные клиенты. Всё время хочется пить. А после воды просыпается на время утихший голод. Все понимают, что еды не будет, но надеются. Человека же оставили. Прошло часа четыре, когда, за не упавшим ещё лесом, поднялась громадная чёрная туча. Вся бригада собралась у машины. Что-то горело очень смачно. Капитоныч сказал, что село горит уже третий день с переменным успехом. Как оказалось, в этот момент горело не только село. Горела и сгорела дотла деревня Рябинки в пятьдесят дворов. Пока жители давали встречный огонь, сзади подошёл верховой неуправляемый. И через час Рябинок не стало.

К пяти часам огонь на контролируемом бригадой участке приутих. Усталый, в саже и грязи, голодный народ собрался под уцелевшими соснами и прилег без обычных шуток и подначиваний. Неожиданно подошла машина и «наш» оставленный человек вылез из кабины с сумкой хлеба и краковской колбасой. Белый мягкий хлеб и кружок полукопчёной колбасы в триста граммов, подняли на ноги самых истомившихся. Досталась порция и Капитоновичу. Хлеб, колбаса и вода никогда ещё не казались такими вкусными. Все жевали, не сдёргивая оболочку с колбасы, и слушали лесника, который успевал жевать и говорить.

«Какой лес здесь, сами видите, – показывал он на уцелевший лес, – Какая красота в любую погоду. А когда дождь, сядешь под непромокаемую сосну, и слушаешь, как иголки с капельками разговаривают. Ведь всё живое. Думаете, что лес глухой, слепой, бессловесный. Сосем не так. Лес живой. И когда дождь, и когда сухо, и когда под сильным ветром шумит. Всегда по новому, по своему. Прижмусь, бывало, к стволу, приложу ухо и слушаю. И кажется, понимаю, что говорит. И спокойно становится, радость какая-то появляется. А сколько зверя здесь было, птицы боровой, зайчишек тьма – тьмущая. Куда все ушли? Птицы погибло много. Она глупая, сидит, чего-то ждёт. Вспархивает, когда огонь по гнёздам побежал. А рыбы в озёрах и речках! Теперь сто лет сосна расти не будет, – грустно закончил он. – Рябинки сгорели, село горит, да и Дорогуча сгорит». Сказал он последние слова как-то безразлично и равнодушно. Сугробину показалось, что он устал от пожара, устал от переживаний и собственного бессилия перед стихией. А перед этим рассказ его был яркий. Рассказ человека знающего свой лес, влюблённого в родные места. Теперь сто лет леса не будет. Жизнь человеческая измеряется другими сроками, и что ему теперь ждать в пятьдесят с добавкой. Бригада покурила после еды и пошла грузиться в машину.