У состарившихся ворот родительского дома Сугробина встретил недружелюбным лаем пёс серого окраса, покрытый блестящей густой шкурой.

– Свои, Цезарь, – крикнул стоявший с метлой у молодого клёна, Иван Макарович. И подозвал собаку к себе. – Здорово, сынок. Как хорошо, что подъехал. Они обнялись. Собака радостно прыгала на обеих. – Татьяна завела летом. Говорит, с собачкой жизнь совсем другая. А я и так всегда думал, что у баб жизнь другая. Мужик у них должен быть, а собака так. Да что поделаешь. А жизнь идёт. Вон клён-то какой, а давно ли ты веточку в землю воткнул. Леонид подошёл к дереву, вытянувшемуся вверх вровень с коньком крыши. Ствол дерева на высоте груди он едва обхватил пальцами обеих рук.

– Жизнь – это могучая штука, – сказал он, заходя на крылечко.

– Опять холостой, – неодобрительным тоном сказал Иван Макарович, когда Леонид обнялся с мамой Тиной, и они присели на диван.

– Не трогай ты его, – заступилась мама Тина. – Чего тебе больно надо. Внук и внучка есть. Дочка на постоянную жизнь домой приехала. Живи и радуйся. Шёл бы баню топить, чем ворчать.

– Ладно, пойду топить. Только четвертинки у меня нет. Сходить в магазин надо.

– Не надо ходить. Я привёз с собой, – сказал Леонид, доставая бутылку «Столичной».

– Тогда совсем всё хорошо, и тратиться не надо, – сказал Иван Макарович, надел полушубок и вышел.

Из школы пришла меньшая сестра Татьяна, уже перешагнувшая бальзаковский возраст, но выглядевшая моложаво и с морозца румяная на обе щёки.

– Ой, малыш приехал! – радостно сказала она. И подошла целоваться не раздеваясь.

– Разденься сначала. Застудишь парня-то, – остановила её мама Тина.

– Он молодой, крепкий, – засмеялась Татьяна. – Вот у нас и компания на новый год. Никого приглашать не надо.

Зазвонил телефон, который Леонид не заметил по приезде. Сестра подняла трубку, переговорила.

– Поставили без очереди, как учителю, – сказала она, вешая трубку.

– Очень хорошо. Валентину тоже поставили. Письма можно не писать. Цивилизация – это удобства. Вам бы ещё водопровод

– Не вижу пока проблем. Колодец с прекрасной водой рядом. Одного ведра в день на всё хватает. Для бани десяток вёдер достаточно. Говорят, что насос можно поставить при большой надобности.

– Нет проблем, нет и забот, – ответил Леонид.– Пойду, помогу отцу в бане.

Внуков Ивану Макаровичу не хватало, и он грустил. И отец у него, и дед, и прадед и пра, пра, которых он знал по рассказам отца, всегда имели много внуков. А у него даже те, которые есть, далеко от него.

– Непорядок в нынешнем государстве, – ворчал он сам с собой. – Какое это государство, если семьи разбегаются. И сыновья с отцами в одном доме не живут. И дочерей по родительской воле замуж не отдашь. А бабы своевольные и вот одна дочь ничего не насвоевольничала. А семьи и детей нет, какое у бабы счастье. Эх, жизнь моя некудышная. Хорошо в баньку ещё смогаю ходить.

Иван Макарович подкинул пару поленьев в огненную печь. Заскрипела дверь и в баню, нагнувшись, пролез Леонид. За ним протиснулась собака.

– Кыш! Куда! – замахнулся на Цезаря Иван Макарович.

– Да пусть побудет. Мне Джульба сразу вспомнилась. Та всегда от меня не отходила, когда я приезжал. Как топится? – спросил он, присаживаясь. – Покурю здесь. До помывки выветрится.

– Кури. Чем сейчас занимаешься? Уж на которой должности за восемь-то лет работаешь. Да учился ещё. Из начальников ушёл. Думаешь в рядовых лучше. Так и будешь без жены, без детей, без дома. Татьяна вон поболталась почти двадцать лет, и вернулась к отцу. Ничего не наработала.

– Так ты же сам хотел, чтобы с тобой дети были.