Им оказалось по дороге.

Переходили железнодорожные пути. От ночного заморозка шпалы заиндевели и были серебристыми, а земля между ними осталась черной, она казалась еще чернее от соседства серебра.

– Как будто клавиши бесконечного рояля, – неожиданно сказала женщина.

– Что? – не понял он, а потом, присмотревшись, изумленно кивнул. – Действительно, как красиво! Вот так ходишь, ничего не замечаешь… Вы что, играете на рояле?

– Да, это моя основная профессия – музыкальный руководитель… До свидания. Мне сюда, – она указала на проходную завода. – Надеюсь, еще увидимся с вами.

– Обязательно. Я езжу здесь каждый день в это время.

– Правда? А я вас что-то не видела.

– Последний месяц я был в отпуске, – сказал Крюков. – Вы, наверное, недавно здесь работаете.

– Недавно, – подтвердила женщина. – Значит, будет кому защитить меня при случае.

– Можете на это рассчитывать, – серьезно пообещал он. – Слушайте, а что музыкальный руководитель может делать на заводе?

– Подметать цех. Иногда, видите ли, очень хочется кушать, а музыкой теперь не проживешь.

– Понятно, – сказал Крюков.

Женщина ушла. Он смотрел ей вслед, вспоминая ее лицо. Что-то в этом лице было необычное, располагающее к себе… Потом его взгляд по привычке обшарил фигуру женщины, и Крюков отметил: все при ней. «А как зовут, не сказала!» – с внезапным сожалением подумал он.

Женщина, видимо, была на несколько лет старше.

Крюкову недавно исполнилось двадцать три. В последнее время, слегка уже нагулявшись, он смотрел на каждую новую женщину с интересом фаталиста. Не это ли моя жена, думал тогда Крюков. Вернувшись три года назад из армии, он был весел и беспечен и сменил много подруг. Но довольно скоро убедился, что все женщины разные лишь поначалу, а потом становятся совершенно одинаковыми. Так что постепенно Крюков решил: совсем не обязательно стремиться залезть на каждую из них.

Он еще раз посмотрел ей вслед. Лицо… Что же такого было в нем? Женщина все словно стояла перед ним, произнося своим глубоким, чуть хрипловатым голосом «Спасибо» и осторожно прикасаясь к его руке… Крюков досадливо боднул лбом воздух и пошел дальше.

Вдали виднелась привычная труба его завода (заводы здесь тянулись один за другим). Едва взглянув на нее, он сразу опустил глаза в землю. Как и раньше, труба неутомимо высасывала из неба толстый столб белесого пара. Ее суставчатое тело было похоже на указательный палец страдающего артритом великана, которому порядком надоело мельтешение человечишек внизу, и вот он лениво ткнул и придавил нескольких зазевавшихся. Потянуло знакомым противным запахом, в котором намешаны были перегретая резина, сажа и машинное масло, а для пикантности к букету добавили дым горящих сварочных электродов.

Работал Крюков слесарем. Устроился сюда после армии совершенно случайно. Крутил гайки, стучал молотком, пачкал руки в солидоле. Иногда работы у него бывало много, иногда целыми днями приходилось бездельничать. Но и при запарке, и при безделье он знал, что от него ничего не зависит. Есть он на месте или нет – безразлично. В прошлый раз, год назад, когда он вот так же вышел из отпуска, у него было приподнятое, праздничное настроение – до тех пор, пока он не увидел на своем рабочем месте другого парня, Заварзина. Тот справлялся с его делом ничуть не хуже. И вообще, начальство заметило, что Крюков явился на работу, только ближе к вечеру. Это было почему-то неприятно.

Вот и сейчас он не ждал ничего иного.

Уже несколько раз он всерьез подумывал бросить все, перейти работать в какое-нибудь другое место, но не знал, чего ему в действительности хочется. И вот это тянулось уже который год, все накручивая и накручивая раздражение в душе Крюкова. Томительно, тоскливо было ему сейчас идти к себе в раздевалку, зевая и злясь на раннее пробуждение. Спецовка ждала его там, как верная, но нелюбимая жена. И носить ее еще целый год…