«Эх ты, Костик, ноль ты без палочки. Размечтался, дурачок, о Царевне Лебеди, в носу ковыряя. Ну, жди, жди, хороший человек. Сейчас она тебе перезвонит прямо в Кремль, вчера ж ты строил из себя министра или на крайняк его зама. Как она тебе позвонит, если свой номер телефона ты не давал?.. Эй, приятель, не тупи, в телефоне определитель есть, забыл?»

Здравая мысль про определитель позитива не принесла – после такого голоса не воскресают. Швырнув мобильник на кресло, я быстро умылся, оделся и бегом рванул на работу. Я не опаздывал – просто нужно было срочно отвлечься, а то Маркис перестанет удивляться, что его хозяин приползает домой на четвереньках после очередного «лечения».

Ночная смена прошла как на автопилоте – я брал клиентов, куда-то их развозил, лиц не запоминал, о чем говорили, не слышал. Мне было больно и обидно, и даже возникла мысль, что меня разово использовали как дешевую проститутку. Я жаждал мести, не Вере, конечно, а заевшимся богатеньким, посягающим на такое святое чувство, как любовь.

Так продолжалось в течение двух суток, и своего кота я, по всей вероятности, замучил размышлениями о том, что происходит и как мне помочь. Позвонить гордость не позволяла, а мысль о том, что она действительно занята, я отметал с негодованием. В конце концов, эсэмэску-то с парой-тройкой слов по любому могла кинуть. И тут меня осенило: «А может, эта графиня просто больная, с приступами редкого просветления? Хотя какая разница, итог-то все равно один».

Как бы я ни пытался остановить эту пластинку с похоронным маршем в голове, ничего не получалось. Стоял под ледяным душем и твердил, как мантру:

«Ничего, переболит, успокоишься. Время, оно все лечит, забудешь ее, и все будет как и прежде».

Но я был реалистом:

«Ага, такую забудешь. Она ж мастер спорта по стрельбе – прямо в сердце лупит, хрен промахнется. Там, в ее прошлом, наверное, штабеля укокошенных Костиков».

И все же потихоньку я стал различать цвет предметов, да и некоторые интересы вернулись, но один вопрос мучил меня постоянно:

«Кто же ты такая, Вера? Обо мне ты все знаешь, а я – только имя твое».

Последнее время Маркис не выходил в прихожую меня встречать, а научился прямо с кресла или с подоконника определять мое душевное состояние. Скорее всего, решил, что помочь мне ничем не сможет, хотя и глаз не сводил – сопровождал каждое мое движение.

После очередной смены в полшестого утра я налил себе кофе с молоком, почему-то такая смесь помогала мне быстрее уснуть. Взял чашку и пошел к кровати, собираясь залпом выпить это снотворное, и вдруг неожиданно загудел телефон. Наверное, с работы, подумал я, сейчас попросят кого-нибудь подменить. Потянулся за мобильником, лежавшим на тумбочке, и, не посмотрев, от кого звонок, ответил:

– Да, слушаю вас.

– Костичек! Здравствуй!

Радостный голос Веры больше напугал, чем удивил. В глазах потемнело, а она шустро тараторила:

– Я так соскучилась по тебе, что описать не могу. Ты, наверное, очень сердишься на меня, но, поверь, я совсем не виновата, хотя и виновата, конечно. Просто все это время я находилась в таком месте, где ничего нельзя, даже эсэмэску послать.

– В Белом доме, что ли? – съязвил я, хотя был так зол на нее, что на самом деле хотел сказать: «В психушке, наверное».

– Ну, ты молодец, как догадался?

Пропустив мимо ушей мою иронию, она продолжила:

– Не в Белом доме, а в Кремле. Как будто в осаду попала! Насилу вырвалась, я потом тебе все объясню. Прошу тебя, котик, не сердись, я-то знаю, какой ты умничка.

Тут я немного очухался и, простив в душе за все, стал мягко отчитывать за дни моих страданий: