После уроков бегу к ней, чтобы не опоздать на прием. Берем в регистратуре талон. Ждем минут двадцать. Выходит медсестра, берет талон и приглашает ее в кабинет. Через несколько минут из этого кабинета отправили «посидеть» одного, второго, третьего пациента. Все переглядываемся, боимся даже предположить, почему на четырех врачей там одна пациентка. Время идет. В кабинете гробовая тишина. Время идет. Из кабинета даже признаков жизни не доносится. И вдруг… хохот. Гомерический хохот. Мужские, женские голоса слились воедино. Открывается дверь. Из кабинета выпроваживают (или провожают) мою приятельницу. Она шагает мимо меня и сквозь зубы говорит:

– Пойдем быстрее.

Да, пожалуйста. Сидеть уже надоело. Да еще и гадать, жива ли она. Выходим на улицу. Я ее торможу и спрашиваю:

– Что там произошло? Почему всех выставили?

Она сквозь стиснутые зубы рассказывает:

– Я помню смутно. Села. Открыла по просьбе врача рот. Что-то начали делать. Я поплыла. Чувствую, ставят в руку укол. Снова начинают делать, снова отключаюсь. Снова укол. Когда пришла в себя, врачи почему-то все рядом со мной. Совместными усилиями справились. Сказали, что закончили. Я встала, подошла к двери, пошарила, а ручки нет. Я повернулась к ним и сказала, что у них кто-то из пациентов ручку оторвал. Они на меня смотрят и молчат. А потом хохотать, как ненормальные, начали. Медсестра подходит ко мне, берет мою руку, разворачивает меня, кладет мою руку на дверную ручку. Ручка-то с другой стороны. Я с перепугу забыла, где она должна быть.

Потом, уже у нее дома, мы, вспоминая все рассказанное, нахохотались вдоволь.

Мы с Олей с первого класса вместе учились. И страсть была одна на двоих – чтение. Прихожу к ней домой. Она с ногами забралась в кресло, на коленях книга. Перед ней на табурете тазик с одним помидором. Поговорили о том, о сем. Возвращается с работы Олина мама. С порога спрашивает:

– Ты опять за книгой просидела весь день? Помидоры-то собрала? Сейчас солить будем.

– Собрала, мама. Целый тазик.

– А куда ты их дела? Тазик перед тобой. Где помидоры?

Оля в растерянности посмотрела на тазик, на меня, на маму и тихонько говорит:

– Мам, они тут были. Полный тазик. С горкой.

– Куда они делись?

– Мам, не знаю.

– Кто-нибудь приходил?

– Мама, нет, я одна целый день.

– Дочь, может, ты их съела?

– Мама, человек не может съесть полный тазик помидоров.

– Что я могу тебе сказать. Человек не может, а ты, когда в книгу уходишь, ты точно можешь. Ты тут, тазик тут, помидоров нет! Это не шутка. Это констатация факта.

Подружка пригласила в гости, в частный дом. Между делом полазили по огороду, попили чаю, спросила, где у них место общего пользования. Она указала в сторону заднего двора. Минут через двадцать я направилась в том направлении. Возвращаясь обратно, с удивлением увидела все семейство хозяев. Они стояли возле крыльца во двор и молча наблюдали за мной. Почувствовала холодок напряжения, но не поняла, что я являюсь причиной. Подошла и с улыбкой спросила, куда это они все вместе собрались. Отец Светы спокойно говорит:

– Ты к собакам как относишься?

– Нормально.

– Что значит нормально? Совсем-совсем не боишься их?

– Да нет, вроде.

– Тогда обернись.

Я послушно обернулась. Метрах в десяти от меня сидел огромный кавказец. Весь его вид говорил о том, что он немного не в себе.

Свой вопрос я адресовала хозяевам. Виктор, старший брат Светланы, хмыкнул и говорит:

– Ты что, правда не понимаешь, что произошло?

Ни с собой, ни тем более, с их собакой я его вопрос не связала. Тогда он встряхнул головой, будто наваждение отгонял, и говорит: