На свет из праха… до конца…
Священномученику Тихону Воронежскому
Повешенный… На ВрАтах… На глазах
У паствы принял он венец мученья,
Два месяца потом святого прах
Лишён был отпеванья, погребенья…
Необинуясь, с правдой на устах,
Предстал пред воплотившимся Владыкой.
Святитель Тихон! Помоги и нам
Сердец вертепы освятить Сим Ликом…
Святителю Антонию Воронежскому
Всё промыслительно у Бога…
И Серафима старший брат
Сегодня молит у Престола
За нас, как двести лет назад.
Он телом скрыт, а духом с нами.
Сосуд смиренья и любви.
Прославлен в лике Митрофаний,
И к славе Тихона труды
Он приложил… И сам достоин.
И третий столп собой явив,
Святитель отче наш Антоний
За паству душу положил.
В темницах, для бездомных, сирых
Он был надеждой и отцом,
«Я служка лишь… Дал Бог бы силы…»
Он раз увидел дивный сон:
«С Креста не сходят, а снимают…» —
Сказал святитель Митрофан.
Завет исполненный являет
Антоний образом всем нам.
Священномученику Петру Звереву
Когда дышать уж нету больше сил,
Когда в непониманье, как в загоне,
Звучит набатом соловецких бил:
«Дышите верой средь мирских агоний!»
Мой крест ничтожен, по сравненью с тем,
Что нёс святой к подножию Голгофы,
Я падаю под натиском проблем,
Сама уныньем отрубая стропы
К при-частности безумства нищеты,
Запутавшись в приманках и уловках,
Стремясь «своею» быть среди толпы,
Ища чего-то там, где нету толка.
Но вот святого мощи предо мной…
Ночь… Служба по афонскому уставу…
А на душе – просимый мной покой.
«Дышите верою… Смиряйтесь непрестанно.»
Жертва архиепископа
Годы двадцатые прошлого века…
Жизнь человека – ничто.
Что отличает чекиста от зека?
Больше кому-то дано?
Общая яма, четыре ли дОски?…
Так ли разнится судьба?
В душных бараках, средь скитских погостов
Жатву стрижёт сатана.
Неустрашим Соловецкий святитель,
Смерть – разрешенье оков.
Силою данной – грехов обличитель,
Только лишь Богу – поклон.
Тиф уж унёс половину сидельцев.
Что за чертой? Тот же ад!
Перед иконой в молитве сердечной…
Не обернётся назад.
Чудо свершилось. Пошла искупленьем
Чистая к Богу душа.
Может быть понял кто это знаменье?
Кончилась за день чума.
Пастырь сочтёт, в стадо прибыли овцы.
Архиепископ почил,
Смерти поправ на Голгофе гоподство,
Мощи свои нам явил.
И православные, в мнимом безумье,
Просят в болезнях цельбы.
Скажет сейчас кто: «От тифа он умер»,
Кто-то: «Ушёл по любви».
Вере, Надежде, Любви и матери их Софии
Пистис, Элпис, Агапэ, София…
Век второй… Страшный пытками век.
Становились там дети святыми,
Презирая мученья и смерть.
Отдавала их мать на закланье,
Под венец их ведя Жениху…
И бескровные эти страданья
Рим не понял, не внемля Христу.
Пистис, Элпис, Агапэ, София…
Мудрость, Вера, Надежда, Любовь…
Добродетели, девы святые…
Двадцать первый… Чем хуже второй?
Рвём в утробах младенцев на части…
Презираем бескровную боль.
Добродетелью в миг, одночасье
Называем, что движет собой.
Страсть давно величаем любовью,
Чаять что-то? Нет, лучше мечтать.
Верить только в себя безусловно,
Хитрость мудростью лучше назвать…
Те девчушки… За это страдали?
Не безумнее выглядит мать?
Двадцать первый… Гуманней? Едва ли…
Лишь лукавей… И что тут сказать?…
Святителю. Николаю на тропарь
Тропарь, глас 4
Правило веры и образ кротости, воздержания учителя яви тя стаду твоему яже вещей истина: сего ради стяжал еси смирением высокая, нищетою богатая. Отче священноначальниче Николае, моли Христа Бога спастися душам нашим.
Поборник веры, кроткий духом, Ты – воздержания пример,
Как видеть оком, слышать ухом, Что уготовано тебе
В смиреньи воспарил высОко, И обнищав, всё приобрёл,
Моли о нас, святитель, Бога, Чтоб души наши Он нашёл…
Муромские князья
В наше безбожное детство,
Словно поклон старине,