У мышонка была острая, как у лисы, мордочка, из кончика носа торчали редкие волосинки. Черные глазки-бусинки… В общем, ничего особенного, таких безделушек полно. Единственное – мышонка упаковали в прочную белую смирительную рубашку. Лапки его были спеленуты так туго, что пошевелить их не было никакой возможности. На груди мышонка красовалась надпись по-английски: «Осторожно: пациент буйный».

В том, что мышонок не может двигаться, виновата исключительно смирительная рубашка, рассуждал Ханио. Результатом его логических умозаключений стал вывод: заурядная внешность мышонка связана с тем, что он ненормальный.

– Ну что, дружок? – обратился к мышонку Ханио, но ответа не услышал. Может, он мизантроп?

Выяснять, к каким грызунам относится мышонок – к деревенским или городским, Ханио не собирался, и все же было ощущение, что его выманил в Токио из глуши какой-то его пронырливый собрат. Большой город обрушился на мышонка всей своей тяжестью и раздавил. Из-за этого у него, страдающего от одиночества, наверное, и случилось помешательство.

Ханио решил, не торопясь, поужинать с мышонком.

Устроил его на другом конце стола, заткнул салфетку за смирительную рубашку и стал готовить еду. Свихнувшийся мышонок сидел как пай-мальчик и ждал.

Подумав, чем бы таким угостить мышонка, Ханио взял сыр и кусочек стейка и мелко нарезал, чтобы тому было легче работать своими острыми зубками. Положив в тарелку свою порцию, уселся за стол.

– Ну же, дружок! Ешь, не стесняйся, – посоветовал Ханио.

Мышонок не отвечал. Похоже, кроме проблем с головой, у него еще было несварение желудка.

– Эй! Ты чего не ешь? Я так старался, готовил. Не нравится, что ли?

Ответа, естественно, не последовало.

– Может, ты под музыку есть любишь? Красиво жить не запретишь. Сейчас заведу что-нибудь спокойное, чтобы тебе понравилось.

Он встал из-за стола, включил стерео и поставил «Затонувший собор» Дебюсси.

Мышонок по-прежнему угрюмо молчал.

– Ну ты чудак! Ты же мышь, лапы тебе не нужны, чтобы есть.

Молчание. Ханио вдруг вышел из себя:

– Стряпня моя не нравится? Тогда получай. – Он схватил тарелку с кусочками мяса и ткнул ее мышонку прямо в морду.

От толчка тот сразу свалился со стула на пол. Ханио поднял мышонка двумя пальцами:

– Что такое? Никак, сдох? Немного же тебе надо. Не стыдно, а? Эй! На похороны не надейся. И поминать тебя не буду. Мышь – она и есть мышь. Твое место в какой-нибудь грязной норе. От тебя живого толку ноль. Да и от дохлого тоже.

С этими словами он зашвырнул мертвого мышонка на буфет. Потом положил в рот кусочек стейка с мышиной тарелки. Мясо оказалось очень вкусным, сладким, как конфета.

Слушая Дебюсси, Ханио погрузился в раздумья:

«Со стороны все это, верно, выглядит как дурацкая игра, затеянная одиноким человеком, желающим избавиться от одиночества. Но когда одиночество превращается во врага – это страшно. А для меня оно – помощник, союзник. Тут и сомнений быть не может».

В этот момент в дверь кто-то еле слышно постучал.

Ханио открыл дверь. На пороге стояла невзрачная женщина средних лет с пучком на голове.

– Я по объявлению.

– А-а, вот оно что! Проходите. Я ужинаю, подождете минутку?

– Извините за беспокойство.

Женщина робко вошла, оглядывая комнату.

Вряд ли какое-либо другое действие может быть импозантнее, чем покупка чужой жизни. Почему тогда у человека, явившегося по такому значительному делу, столь непрезентабельный вид?

Заканчивая ужин, Ханио то и дело посматривал на посетительницу. Судя по неуклюже сидевшему кимоно, явно не домохозяйка. Тип старой девы, преподающей английскую литературу в женском двухгодичном колледже. Круг общения у нее ограничен жизнерадостными студентками, а отсутствие на горизонте представителей мужского пола привело ее к убеждению, что молодиться нечего, надо оставаться самой собой. Бывает, что такие женщины оказываются гораздо моложе, чем выглядят.