По счастливому совпадению, поверенным монахов будет как раз отец малыша, сер Пьеро, который в 1482 году, желая устроить в Анкиано небольшую гостиницу, «постоялый двор» для проходящих мимо путешественников и пилигримов, выкупит дом, восстановит его и даже закрепит на стене фамильный герб, однако из этой затеи ничего не выйдет. С тех пор дом так и останется во владении семьи да Винчи. Наследники сера Пьеро переберутся туда после его смерти в 1504 году и продолжат жить, поколение за поколением, до 1624 года, когда фра Гульельмо, последний потомок другого Гульельмо, сына сера Пьеро, подарит участок своей обители, Санта-Лючия-алла-Кастеллина.

Таким образом, в 1452 году ни дом, ни маслодавильня Антонио или серу Пьеро не принадлежали. Возможно, именно поэтому Анкиано куда лучше, чем городской дом в Винчи, мог обеспечить роженице покой и укрытие от нескромных взглядов, столь необходимые для счастливого завершения внебрачной беременности.

Однако теперь этот нежный плод греха нужно как можно скорее окрестить, иначе если он вдруг умрет, то навечно угодит в лимб, где нет ни боли, ни радости.

Происходит это, вероятно, уже на следующий день, в белое воскресенье[10], в простой каменной купели церкви Санта-Кроче в Винчи. Крещение совершает приходской священник, дон Пьеро ди Бартоломео Паньека. И пусть ни отца, ни матери рядом нет, но добрых людей на торжестве хватает и без них. Людей из Винчи.

Вот они, свидетели того крещения, едва войдя в церковь, сразу направляются посмотреть на очаровательного младенца, глядящего на мир широко распахнутыми глазами.

Папино ди Нанни Банти – мелкий землевладелец, скромный торговец посудой и бакалейщик, и с ним Мео ди Тонино Мартини, арендатор.

Арриго ди Джованни Тедеско – управляющий землями и фермой Феррале, что принадлежат влиятельной флорентийской семье Ридольфи: в приходской церкви Винчи его трудами заложена капелла Санта-Барбара.

Богатый землевладелец Пьеро ди Андреа Бартолини по прозвищу Сыч, с приятелем-кузнецом Нанни ди Венцо, взявшим с собой шестнадцатилетнюю дочь Марию: они свояки, поскольку женаты на сестрах, Менике и Фьоре, дочерях Барны ди Нанни и монны Николозы.

Сама монна Николоза, вдова, живущая в Меркатале, тоже в числе крестных. Она привела с собой целый отряд почтенных кумушек: монну Лизу, вдову посредника-спекулянта Доменико ди Бертоне; монну Антонию, вдову торговца скотом Джулиано Бонаккорси и мать Андреа, бывшего диакона из Санта-Кроче и бенефициария капеллы Сан-Маттео, а ныне приходского священника в Сан-Пьеро-ин-Витолини; и, наконец, монну Пиппу ди Превиконе.

Все они – друзья и подруги Антонио и его жены, монны Лючии, а Папино, Нанни и дон Пьеро – еще и соседи, как, впрочем, и Пьеро ди Доменико Камбини или кузнец Джусто ди Пьетро.

После крещения уставший старик Антонио возвращается домой. Однако он понимает, что осталось еще одно крайне важное дело. Негоже ведь, чтобы столь выдающееся событие, случившееся в семье, забылось, не оставив следа. И простейший способ предотвратить такое несчастье – записать.

Это Антонио знал всегда. С раннего детства его учили: того, что не запишешь, и не существует. Необходимо зафиксировать точку в потоке времени, отметить начало новой жизни в непрерывности прошлых и будущих существований. Запечатлеть мистическую встречу поколений.

Антонио открывает реестр, принадлежавший еще его отцу-нотариусу, серу Пьеро ди сер Гвидо. На протяжении многих лет он использовал последнюю, пустую страницу, чтобы вносить туда, словно в личную памятную книжку, заметки о рождении и крещении собственных детей: Пьеро, Джулиано, Виоланте и Франческо. В самом низу еще осталось немного места. Старик снова берет в руку перо, макает его в чернила и пишет: «