Сорока с хрустом охаживала Варьку веником, отчего тело горело, а Варька, лёжа на полке, только сладко жмурилась как кошка, объевшаяся хозяйской сметаны. Поменявшись местами, теперь Варька с задорным остервенением, в отместку, колотила Сороку по пяткам. Галка визжала и сучила ногами. Вдоволь нахлеставшись девчата, боясь залить огонь или измазаться сажей, ополоснулись и освободили место следующей паре. Намотав на головы полотенца, они вышли из бани. На тропинке их догнал Тимоха и пригласил в гости попить чаю. Распаренная Сорока лениво отнекивалась, но Варя ломаться не стала и они, не спеша, пошли за Тимохой.

В доме, куда он их привёл, посередине большой комнаты стоял длинный стол. На столе пыхтел настоящий медный самовар. Большие красные чашки в белый горох торжественно выстроились в почётном карауле около самовара. Сушки, карамельки и прочие угощения притихли, ожидая, когда хозяева начнут чаепитие. Во главе стола, положив голову на сложенные перед собой руки, сидел Иван Тимофеевич. Казалось, что Иван Тимофеевич спит. Но он не спал. Время от времени хозяин поднимал голову и строгим голосом произносил одну и ту же фразу: «Евдокия Ивановна!» – после чего голова его безжизненно падала, и на некоторое время он затихал опять.

Девчонки испуганно попятились к двери. Их со смехом остановил Тимоха:

– Не робей. Это он так, перебрал маленько. Не обидит. Мам, давай чаёвничать, – добавил он.

Евдокия Ивановна суетилась, усаживая Сороку и Варьку за стол. В начале девчонки испуганно вздрагивали, но Евдокия Ивановна не обращала внимания на мужа, а лишь после каждой реплики оборачивалась в его сторону и молча укоризненно качала головой. Девчонки, наконец, совсем освоились. Мать Тимохи оказалась женщиной любознательной, и беседа потекла своим чередом легко и непринуждённо. Тимоха собирался после школы ехать учиться в Москву в Тимирязевскую академию. Ему, как лучшему ученику, колхоз давал направление на целевое обучение с обязательным условием, после института вернуться в родной колхоз. Мать волновалась, как он будет один в большом городе. Девчонки успокаивали. Так за чаем и разговорами прошёл час.

Всё это время отец Тимохи продолжал сидеть за столом в той же позе и повторять одну и ту же фразу. Наконец Евдокии Ивановне надоело, и она негромко миролюбиво произнесла:

–Шёл бы ты спать, Иван Тимофеевич.

Тут хозяин, будто очнувшись, высоко поднял голову, осоловело посмотрел на жену и угрожающе произнес: – Ну, разоралась! – После этих слов голова его окончательно упокоилась на скрещённых руках, и он мгновенно захрапел. Девчонки расхохотались, а Евдокия Ивановна улыбнулась и махнула рукой:

– Пускай себе.

Незаметно пролетела неделя. Погода стояла отличная. Правда, по ночам воду в бочажке стало прихватывать тонкой корочкой льда, но днём было тепло и солнечно. Молотить лён закончили. Предстояла ещё более противная и пыльная работа – веять льняное семя. На краю деревни недалеко от дома, где жил Тимохин приятель – Колька, под навесом стояла веялка. Девчонки деревянными лопатами отгребали провеянное сухое семя.

Накануне Тимохин отец отмечал именины. Неизвестно, соответствовало ли это мероприятие святцам. Возможно, это был просто повод очередной раз изрядно выпить, но гуляла опять вся деревня. Голова у Ивана Тимофеевича раскалывалась с утра. Не помогал даже рассол. Видать самогон был не лучшего качества. Разобраться с тёткой Марусей он решил позже. Вдобавок ко всему Иван Тимофеевич маялся сомнениями, правильно ли он сделал, что купил у Степаныча – Колькиного отца – два улья. На учёбу в Москву Тимохе нужны будут деньги и Степаныч убедил его заняться «бизнесом» – завести пчёл и качать мёд на продажу. Вот и решил Иван Тимофеевич посмотреть, как там пчёлки, не замёрзли. Может пора ульи переносить в омшаник.