По рядам прошёл неприятный насторожённый шумок. Профессор замялся с ответом, и это произвело на аудиторию довольно разрушительное действие. Студенческая братия, неспособная толком сформулировать свой протест, легко откликнулась на призыв к неудовольствию.

– Друзья, – Пухловский определился с ответом, – вы сопоставляете несопоставимое, тем самым ввергая наш диалог в область софистики! Представьте: у автомобиля, как и у кошки, четыре опоры. Но из этого, согласитесь, не следует, что автомобиль должен мяукать как кошка! Сравнивая скотный двор и государственное устройство, мы подменяем смыслы. Человек объединил обитателей скотного двора в стаю для собственной пользы. То есть вертикаль подчинения направлена сверху вниз. Что же касается государства, то здесь мы имеем дело с вертикальным строительством снизу вверх. Люди объединяются в стаю и создают государство со всеми его институтами с одной целью – благо членов стаи. В этом случае вертикаль подчинения направлена снизу вверх.

– Профессор, а как быть с репрессивными институтами государства? Тут-то вертикаль явно смотрит вниз, как на скотном дворе!

По аудитории прокатился одобрительный шепоток.

Пухловский нахмурился.

– Государство создаёт репрессивные институты во благо большинства. Мы слишком разные. В родильных отделениях появляются на свет, помимо «добропорядочных» младенцев, будущие убийцы, насильники и прочие волонтёры зла. Все они, как ложка дёгтя, готовы испортить бочку государственного мёда, посеять страх и панику в обществе, разрушить институт социальных гарантий и превратить жизнь простых граждан в полуживотное существование под лозунгом «Спасайся кто может!».

Профессор вытер платком загривок. Со стороны было видно, как он нервничает и начинает играть не широко и объёмно, согласно правилам старшинства, а точечно, сверяя свои реакции с действиями нападающей стороны.

Отчаянной репликой про социальную ответственность граждан перед государством Абрам Давидович попытался прекратить накат студенческого разногласия, но тут к кафедре выбежал какой-то очкарик и, сбиваясь на подростковую феню, на «великом и могучем» полурусском диалекте рассказал историю, как его брата-рыбаря за лов без лицензии рыбнадзор сдал прокурору, тот – в суд. Короче, выкатили рыбачкý зону аж на пять лет.

– И чё? – сокрушался парень. – У Витьки жинка да два малых. И чем кормить? Он же рыбарь, от моря башляет. Ему власть ломит в харю: хошь сетью ловить – гони монету за лицензию. Какая лицензия? У него деньжат нема! И куда, – парень сверкнул глазами в сторону профессора, – торчит, блин, эта ваша грёбаная вертикаль?

Пухловский попытался возразить очкарику, но тот взмахнул рукой и заорал на всю аудиторию:

– Хрена вам!..

К нему подбежали несколько парней. Они попытались успокоить крикуна и потащили его вверх по проходу между рядами, но в этот миг ещё один «оратор» сорвался с дальних рядов, протиснулся к кафедре и визгливым голосом заорал:

– Братва, виснет препод! Валим отсюда!

Абрам Давидович сидел за кухонным столом и перемешивал в стакане два быстрорастворимых и давно растворившихся сахарных кубика. Он смотрел в окно и в чёрных разводах ночи видел возбуждённые лица ребят, слышал их истошные крики, топот, брань…

– А всё-таки здорово я пальнул из Лёвкиной хлопуши! – Пухловский улыбнулся, его лицо покрылось молодцеватым, несвойственным почтенному возрасту румянцем.

– Лишил ребёнка новогоднего подарка и доволен! – отозвалась Лея Тальберговна, радуясь перемене в настроении мужа.

Профессор посмотрел на жену.

– Что?

Лея собралась было ответить, но смолчала, понимая, что Абрам не слышит её.