В этом, дорогие мои, состоит великий шарм, особое очарование до безобразия родной авиации! И это не дурь. Это любовь и преданность сложнейшей профессии. Это ее необычность и динамика. Это страшные контрасты. Представьте! Только что все вместе стояли, курили, получали указания перед полетами. Один курсант взлетел и через пятьдесят секунд, «перетянув» Софиевский парк, лежит, дымится под деревом. Отказ двигателя на самолете МиГ-21пф. Этот случай произошел в Умани. Статья в газете так и называлась: «Пятьдесят секунд жизни».

Страшные перегрузки – до потери пульса, и Радость, Счастье полета. Эта романтика в разных родах авиации, конечно же, разная. Спокойная, мощная на больших лайнерах. Многозначительная!! На вертолетах свои прибамбасы. Летел, летел, несколько движений органами управления – и ты уже завис над необходимым местом и рассматриваешь, что там внизу происходит. И энергичная, как брызги шампанского, романтика истребительной авиации. Земля. Солнце. Голубое небо. «Взрыв» форсажа, и ты уже кувыркаешься, купаешься в этой голубизне: глубокая восьмерка – бочка левая – правая, переворот – петля – полупетля, переворот – косая петля левая – правая, двойной боевой разворот – с переходом в глубокий форсированный вираж…Мало того, на стреловидном крыле, на его конце появляются срывные «жгуты», и прозрачный воздух становится видимым. Это особенность аэродинамики стреловидного крыла. Набегающий поток на стреловидное крыло раскладывается на две составляющие: перпендикулярную, создающую подъемную силу крыла, и направленную вдоль крыла. Вот она и заставляет воздух «скатываться» к «законцовке» крыла, и при пилотировании с большими перегрузками, а значит, на больших, «предкритических» углах атаки поток от ламинарного обтекания переходит на турбулентное и происходит его набухание. Кроме того, реальное крыло имеет реальное удлинение, т. е. длину, а значит, по элементарной аэродинамике происходит перетекание на конце крыла потока с нижней поверхности на верхнюю. Здесь же его встречает скатывающий поток по крылу из-за стреловидности. На «законцовке» еще больше набухает пограничный слой. И, наконец, наступает момент для отрыва пограничного слоя от крыла и образования вот этих самых срывных жгутов. Это значит, что самолет пилотируется на пределе его маневренных возможностей. Еще незначительное, я бы сказал, незаметное увеличение перегрузки (угла атаки) или допущение скольжения на одно из крыльев (ошибка в координации), и самолет уйдет в штопор. А летчик своими рецепторами должен это ловить и чувствовать. Разумеется, это происходит на пилотаже с перегрузкой более пяти единиц. Так вот, чтобы не свернуть, не повредить шейные позвонки, я опирал голову подбородком на плечо и смотрел на эту красоту, одновременно пилотируя самолет. Это было возможно только при полном чувстве слияния с машиной.

Полчаса энергичной отдачи сил! И ты снова на земле – такой родной, до мелочей знакомой. И слышишь в ее дыханье и тепле заветное тепло родного дома.

Мне посчастливилось, повезло. Я освоил и полетал на спортивных, истребителях, истребителях-бомбардировщиках, транспортных самолетах, армейских и палубных вертолетах на разных высотах и скоростях, в простых и сложных метеоусловиях дня и ночи. На всех типах летательных аппаратов встречался с малыми и большими нештатными ситуациями. Поэтому думаю, что у меня есть некоторое право на сравнение или, по крайней мере, на личное впечатление от всех этих «агрегатов».

Человек со стороны во всех этих восторгах увидит или услышит только какую-то чудаковатость. А у летчика, который прочувствовал это задним местом, затикает сердце, перехватит дыхание. Он примет стойку, как легавая, повернет носом и скажет: «Это – свои!» Он не услышит, не увидит, а нюхом почувствует родную до боли знакомую «гарь» авиации, неповторимый запах кабины. Но, тем не менее, от радости он готов «прыгнуть» в кабину на «форсажной метле» взвиться в просторы бесконечного воздушного океана. В это чистое, голубое, грозовое, бескрайнее небо, которое к себе пускает только смелых, мужественных, безбашенных, но до конца преданных ему сынов Земли.