Живя в самом Петергофе, Борис и Светлана, конечно, побывали везде, где еще шла или уже закончилась реставрация. Послушали экскурсоводов, понаблюдали за служителями петровских «шутих» – тихими мужичками, которые чинно сидят на лавочках с газетами в руках или скрываются среди кустов в неприметных будках и внезапно включают фонтанчики, встроенные в садовые скамьи или между камнями дорожек на радость простодушных туристов, с громкими женскими визгами разбегающихся от водяных струй в разные стороны…

За десять дней, в добавление к плановой экскурсионной программе, Борис и Светлана побывали почти во всех пригородных дворцовых ансамблях. Из Петергофа они сами ездили в Ленинград, где посетили музеи-квартиры Блока, Достоевского, Пушкина. Были в Исаакиевском соборе с неуместным маятником Фуко под его главным куполом. Поднялись и полюбовались захватывающей панорамой старого Петербурга, открывающейся с его смотровой площадки. Осмотрели Александро-Невскую лавру с ее старинным некрополем и некрополь Волковского кладбища – знаменитые Литераторские мостки с могилами Тургенева, Куприна, Блока. Видели Петропавловскую крепость с тонкой высокой иглой собора и низкими глухими казематами, в коридорах которых как живые стоят манекены-надсмотрщики, заглядывающие в окошки камер декабристов; заглянули в Музей истории религии и атеизма в бывшем Казанском соборе, с победными знаменами Отечественной войны 1812 года на внутренних стенах и с подвалами, в которых разместились камеры средневековой инквизиции, где посетителей встречали красноречивые орудия пыток и судьи с закрытыми монашескими капюшонами лицами…

Ленинград предстал перед ними как столица могучей империи, ее западноевропейский фасад, скрывавший исконную русскую глубинку – Новгород, Псков, Суздаль, Владимир… Как город Петра, его эпохи мощного устремления в Европу навстречу ее техническому прогрессу и духовной деградации, принимаемой за просвещенность… Гоголевская птица-тройка занесла Русь на топкие берега Невы и Балтийского моря, где ради гостей из заморских стран, наперекор наводнениям и непогоде, расчертили и по голландскому образцу построили новый город дворцов, мостов и каналов…

Казанский собор. Ленинград

О, Петербург-Ленинград! Ты густой, как древнегреческое вино, концентрат русской истории и русской культуры! Как слиты, перебродили в тебе их соки! Ты полон зримых образов и невидимых теней, созданных их добрыми и злыми гениями…

И Борис со Светланой ходили по этому городу, камни дворцов и домов которого, улицы, мосты, каналы и даже сам воздух были пропитаны прошлым, и славным, и печальным. И всюду Борис чувствовал рядом с собой присутствие Светланы. Она манила и притягивала его к себе, словно магнит железные опилки. И он не только был не в силах сопротивляться, как не может пыль противиться ветру, но и сам неудержимо стремился к ней, как перелетная птица к далекой родине. Ему хотелось обнять ее своими сильными нежными руками и целовать бесконечно долго, забыв все на свете… Иногда она соглашалась. Но поцелуй был быстрым и легким и только дразнил, и распалял его еще сильнее. А Светлана говорила ему оправдываясь:

– В своем городе я бы не стала. Там везде так много знакомых, а тут все чужие…

Борис был так намагничен ее постоянным притяжением, что временами ходил просто ошалевший от обрушившегося на него счастья. Однако он не забыл и об оставшихся в Москве друзьях. Однажды вечером, гуляя со Светланой по Невскому проспекту, он попросил у нее разрешения оставить ее на несколько минут, чтобы позвонить в Москву и поздравить с днем рождения жену своего студенческого друга. Пока Борис говорил из кабинки уличного телефона-автомата с Москвой, Светлана ждала его рядом с телефонной будкой. На том конце провода ему страшно обрадовались. Борис перекидывался со своей знакомой веселыми фразами, а сквозь стекло телефонной будки посматривал на ожидающую его Светлану. Она спокойно стояла и смотрела в другую сторону. Но когда он, радостный и оживленный, вышел, Светлана встретила его хмуро, была неразговорчива, на расспросы Бориса не отвечала.