Порой казалось, что вот-вот уже – и родит… Однако то ли понимание полной неуместности родов в грязном плацкартном вагоне, без воды, в условиях полной антисанитарии, то ли сила воли, то ли ещё что-то помогло – и в пути она всё же не родила.

К началу июля какими-то непонятными кружными путями поезд добрался до Тулы, а это ведь на 200 км южнее Москвы…

Вот тебе и Ленинград!..

В Москву беженцев не пускали, и поезда гнали в объезд Москвы, дальше на восток… С точки зрения безопасности и государственных интересов это было понятно: при том потоке беженцев Москва просто захлебнулась бы… Но каково было самим беженцам?!

И куда ехать? В Сибирь? В Ташкент? А там что, ждут этих беженцев? И вообще, где-нибудь их ждут? В Москве хоть какие-то родственники есть… И мама пошла к начальнику вокзала. А там – толпа людей, и всем что-то надо – все кричат, требуют, просят, плачут, умоляют… (И в мирное-то время у нас не всё, скажем, щадяще, хорошо организовано, а тут еще война…) С большим трудом пробившись в кабинет, она сказала очень кратко: «Я беженка. Потеряла мужа и двух детей. Уже больше десяти дней добираюсь от западной границы… В Москве есть родные. Если в Москву не пустите, сейчас здесь в кабинете лягу и рожу…». Видимо, в голосе у неё было столько боли, страдания, отчаяния, а живот был таким убедительным, что начальник вокзала без лишних слов посадил её в поезд, идущий в Москву.

А в Москве ведь тоже никто не ждал… Хорошо, хоть кто-то из родных оказался на месте.

Брата её, правда, уже забрали в армию… Но дядьку мужа не забрали – ему было 64 года, и мобилизации он не подлежал. Со своей гражданской женой он ютился в одной комнатушке коммунальной квартиры на Арбате (между прочим, тот старый дом на углу Арбатского переулка до сих пор стоит). Конечно, они пустили к себе эту свалившуюся, как снег на голову, родственницу на сносях, но через пару дней, спасаясь от бомбёжек, уехали на дачу в Подмосковье. Их тоже можно понять: Москву начали бомбить с 22 июня и бомбили каждый вечер, в том числе Арбат… Да и тесно было троим в одной комнатушке. Много лет позже, будучи студентом, я приходил в гости к Ксении Петровне, тогда уже вдове моего двоюродного деда (которого мне, к сожалению, не довелось встретить), и видел эту комнатушку – теснота неописуемая: метров десять квадратных…

И осталась мама одна в чужой квартире… В бомбоубежище ходить не стала – слишком это было утомительно. Решила: что будет, то будет! А квартирка, где её приютили, была в ста метрах от роддома Грауэрмана – вот и объяснение моего места рождения.

Вот и вся интрига…

И на 16-й день после начала войны в этом московском роддоме появился на белый свет мальчишка длиной 50 см и весом 5 кг. Нормальный, крепкий мальчик… О нём нужно было заботиться, и это несколько отвлекало от мучительных мыслей…

А впереди была ещё вся война… И её предстояло пережить.

В это трудно поверить, но в момент моего рождения папа тоже был в Москве. Причём где-то в центре, недалеко от роддома… Но он и предположить не мог, что его жена в Москве – она же поехала в Ленинград… И ей в голову не могло прийти, что он не только выбрался из пекла, но и добрался до Москвы…

Отправив маму автобусом на Шяуляй, папа поспешил в Наркомзем. Весь вечер и всю ночь, как мне рассказывала мама (папа не любил вспоминать прошлое…), он жёг какие-то секретные документы. Какие документы папа жёг, не знаю – могу только предположить… Каковы функции органов землеустройства? Учёт и распределение земель, составление карт, выделение территорий под промышленные предприятия, сельхозугодия, военные городки, базы, полигоны, всевозможные склады, дороги и т. п. Видимо, все эти карты и сопутствующая документация считались секретными и подлежали уничтожению, тем более что у нас в СССР была не просто устойчивая, а почти маниакальная страсть к всевозможному засекречиванию…