– Да здравствует мировая революция! – болтая ногами, орал карманник, когда два краснофлотца выволакивали его из карцера.

– Иди, иди, – пинком подбодрил Васяна один из матросов, – с тобой сама товарищ Ермакова агитацию проведёт. На всю жизнь запомнишь. – Он обернулся к остающимся в камере и быстрым движением вытащил из кармана смятый комок ткани серого цвета: – Это вам. Помните мою доброту.

Свёрток упал к ногам Тимофея, развернулся и оказался вязаным шарфом.

– Это же мой шарф, – обрадовался молодой человек, – мне его Зиночка подарила. Странно, как он оказался у матроса?

Тимофей поднёс к лицу кашне, ещё хранившее запах дома, и ощутил, как что-то царапнуло его по щеке. «Пуговица», – не поверил своим глазам Тимофей, глядя на золотой кругляшок, прочно пришитый около бахромы. Но это была действительно та пуговица, с которой никогда не расставалась его невеста.

– Это Зиночка! Аполлон Сидорович! Зина приехала! – воскликнул Тимофей, охваченный волной радости. Он бросился к лазу в соседнюю камеру, просунул руку в отверстие и заскрёб пальцами, привлекая к себе внимание Всеволода: – Сева, Сева, Зина приехала! Она даёт нам сигнал к побегу!

– Пожалуй, ты прав. Пора. Дальше тянуть некогда. Приготовьтесь, – донеслось из соседней камеры, и почти сразу по всему особняку разнёсся душераздирающий вой такой силы, что у Тимофея и Аполлона Сидоровича заложило уши.

Некоторое время они ошарашенно смотрели друг на друга, пытаясь привыкнуть к то затихающей, то нарастающей волне чудовищного звука, а потом Тимофей взял библиотекаря за руку, и они прижались к стене около двери.

Это было сделано вовремя, потому что дверь распахнулась, и туда заглянул встревоженный охранник.

Размышлять было некогда. Тимофей втащил его в камеру, вытолкнул в коридор растерявшегося Аполлона Сидоровича и задвинул тяжёлый засов, молниеносно оказавшись у камеры номер шесть.

– Выходи! – с силой рванув щеколду, он распахнул дверь, выпуская Всеволода, и они втроём помчались к выходу самым коротким путём.

На бегущих людей никто не обращал внимания; затыкая уши ладонями, члены Революционного комитета метались из одного кабинета в другой, показывая друг другу знаками, что не понимают, в чём дело.

Один солдат, крестясь, палил в потолок, но он с таким же успехом мог бы стрелять в ватное одеяло: из-за чудовищного звука пожарной сигнализации выстрелов не было слышно.

Князь обернулся и на ходу показал Тимофею два пальца. «Сирена будет звучать ещё две минуты», – понял тот.

Секунды проносились стремительно.

Тимофей увидел, как Сева расшвырял конвоиров, словно это были мешки с зерном и, пробиваясь через людскую, высадил плечом стекло. Ещё немного, и… Впереди уже была видна дверь, ведущая на набережную…

И тут руку Тимофея, сжимавшую кисть Аполлона Сидоровича, рывком потянуло книзу. Он остановился, и увидел, что библиотекарь, без сознания, лежит посреди ковра.

Раздумывать было некогда. Тимофей встал на колени, молниеносно оценил ситуацию и, легко скользнув пальцами по напрягшейся шее Аполлона Сидоровича, нажал на нужную точку, одновременно крепко ударив его кулаком в грудь, пытаясь восстановить сердечный ритм. Так. Теперь непрямой массаж сердца. Тимофей почувствовал, как под его рукой хрустнуло ребро. Ничего. Срастётся. Сейчас главное – запустить мотор, перекачивающий кровь, иначе – кислородное голодание и смерть мозга. «Сева, беги, Сева, беги», – ритмично колотилась в голове мысль в такт каждому нажатию на грудную клетку. Глаза моментально залил пот, от боли в раненом плече и слабости не хватало дыхания, но он с упорством продолжал делать своё дело, не обращая внимания на окружающее.