***

Её не судили, не держали в тюрьме, не допрашивали – ее просто бросили в теплушку. Людей там было немного: старики, женщины и мужчины. Никто не знал, что их ждет – повезут их куда-нибудь или просто расстреляют? Кормили как скотину: брюква, репа, зерно, заплесневелый хлеб да ведро воды. Туалет – просто дырка в углу. Сначала все стеснялись друг друга: справляли нужду, прикрываясь хоть чем-нибудь. А потом уже и не стыдно стало.

В какой-то момент открылась дверь теплушки и солдаты что-то забросили в вагон. На первый взгляд показалось, что это просто мешок. Никто и внимания не обратил, а Лизу словно что-то толкнуло к этому грязному, окровавленному мешку. Оттуда неожиданно раздался стон, и Лиза узнала голос отца. Дрожащими руками развернула задубевшую от крови ряднину и перестала дышать, не веря своим глазам: в кровавом месиве того, что совсем недавно было человеком, она узнала своего любимого «тятеньку». Страшно было представить, что он пережил. На нем не было живого места – весь в кровоподтеках, с разбитым, опухшим лицом, все ногти черные, а на спине – вырезанная звезда. Кто мог это сделать? За что? В чём он был виноват? Это активисты в «кожанках» не простили ему свой позор и отомстили страшно, цинично. Но самое главное – отец был жив!

Взглянув на него, кто-то обречённо махнул рукой и сказал: «Не жилец он, девка! Не жилец! Что уж теперь горевать?»

Лиза не помнила, как они ехали, что происходило в теплушке. Все её мысли были об отце: «Только бы выжил!!» Ухаживала как могла: отпаивала растаявшим снегом, пережевывала зерно и кормила его как грудничков в деревнях – «с тряпочки».

И Павел выжил! В этом мире он ещё не всё сделал – теперь он должен был спасти свою дочь.

***

Привезли их в те места, которые в будущем станут синонимом ужаса и кошмара сотен тысяч людей. Колыма!

Их лагерь находился на острове. Бараки с нарами в три ряда, куда заселили всех вместе, не разбирая, мужчин и женщин, детей и стариков. На это никто уже не обращал внимания – люди были сломлены духом, завшивевшие, изнуренные. Они могли сидеть часами, не двигаясь, не шевелясь, ожидая очередной команды.

На этом кусочке забытой богом земли не было ни змей, ни жаб, ни ящериц… Даже птицы не садились на ветки деревьев.

Еды не хватало. Её просто не было. Продукты на остров не завозили, на работе кормили баландой. Первыми стали умирать дети и старики. Десятками… Сотнями… Но нары никогда не пустовали – привозили всё новых и новых обреченных на голодную смерть. Пошли разговоры о каннибализме.

Голодными Лизе ночами снились шанежки. Она воочию видела, как бабка Глафира месит тесто, как оно подходит в квашне, как она, Лиза, толчет картошку, щедро добавляя масло, яйца. И вот они начинают с Глафирой разделывать тесто – отщипывают маленькие кусочки, скатывают их в шарики. А спустя время на железный лист, смазанный смальцем, раскладывают ровными рядами разбухшие шарики теста, сразу превращая их в лепешки. И вот на эти-то лепешки выкладывают они с Глафирой картофельное пюре – густо, не жалея. А сверху смазывают яйцом. На лопату и – в печь.

Радостная, она просыпалась от запаха свежевыпеченных шанежек и парного молока. Открывала глаза и видела только тёмную злую мглу, а живот сводило судорогой от голода. Ну хоть бы крошку, хоть бы крошечку какой-нибудь еды! Ничего!

На работу добирались по льду. Когда он растаял, все увидели, что вокруг сплошное болото. Когда охрану сняли, люди поняли, что обречены и весну не переживут. Бежать некуда, а выход только один – гать через вязкую, непроходимую трясину!

Однажды ночью неожиданно ударил мороз, трясина покрылась корочкой льда и стала более-менее проходимой. Природа как бы давала обречённым людям возможность выбраться из лагерного ужаса. Хотя бы детям!